Коновницыны в России и в изгнании

Отец, Шура и я возвращаемся домой из бани ужинать. Подходим домой. Странно, у подъезда стоит тройка лошадей. На веранде сидят в пальто незнакомые люди. Что-то кольнуло в сердце.

Незнакомые люди пристально смотрят на отца, отводят его в сторону и что-то шепчут. Отец говорит громко взволнованным голосом: «Я арестован, ищите, делайте обыск. Вот ключи от моего письменного стола».

Мне разрешили сопровождать отца. Мать приготовляет необходимое в дорогу, неизвестно на сколько времени.

Едем в Гдов на станцию. Звенит колокольчик почтовой тройки. По дороге отец разговорился с сопровождающими нас людьми. Оказывается, арестовал отца уездный комиссар с черными тараканьими усами. Он бывший председатель земской управы. Оправдывается распоряжением из Петрограда за подписью министра юстиции Временного правительства.

Кучер гонит лошадей, чтобы успеть на поезд, но комиссар говорит, что он дал распоряжение на станцию задержать поезд в случае нашего запоздания.

Едва мы вошли в вагон, как поезд тронулся. Комиссар со своими людьми расположился в том же вагоне, но в соседнем купе.

Меня душат слезы и я разрыдался. Отец меня успокаивает и декларирует свое любимое стихотворение слепого поэта Козлова:

Большой Владимирской дорогой
В одежде ветхой и убогой,
С грудным младенцем на руках…

Мне особенно запомнились слова священника в этой поэме:

Неси с любовью крест тяжелый,
Не унывай, не смей роптать.
Терпи – в страданьи благодать.

Раннее утро. Пересадка в Нарве. Выходим на вокзал пить кофе. Сопровождающие держатся в стороне, но не спускают с нас глаз.

«Здравствуйте, граф. Вы тоже едете в Петроград узнать новости? Как вы думаете, изменится все к лучшему?» – спрашивает сосед, помещик фон Бок, седой, розовый, всегда веселый. У него 11 человек детей. Старший сын убит на войне. На его вопрос отец ничего не ответил и извинился тем, что мы не одни, с ним распрощались. Фон Бок удивленно посмотрел нам вслед.

Садимся опять в поезд и едем… Наконец Петроград. Комиссар сказался любезным и отпустил отца под честное слово до следующего утра. В 9 часов утра отец должен быть на Семеновском мосту.

Мы решили ехать к нашим знакомым, Озеровым. Звоним, дверь открывает Алексей Алексеевич Озеров. Он был один в квартире. Мать уехала на несколько дней. Он в специальном классе Пажеского корпуса и сдает выпускные экзамены в Правоведение. Он очень удивлен нашим расстроенным видом. Отец говорит, что он арестован и что он дал честное слово явиться завтра на условленное место.

«Граф, Вам надо, не теряя времени, ехать в Финляндию, через несколько часов Вы будете за границей и вне опасности».

«Я это сделать не могу, я дал честное слово: революционерам».

«Кому Вы дали честное слово: революционерам».

«Все равно, свое честное слово нарушить не могу».

Алексей Алексеевич уходит в соседнюю комнату и возвращается с расписанием поездов.

– Через три четверти часа отходит поезд, Вы еще успеете.

– Не будем больше говорить об этом. Я это сделать не могу. Чтобы рассеять тяжелое настроение, А.А. играет на рояли. Вскоре переходим в столовую. У них хороший Сэрвский фарфор. На нем горничная подает подгоревшую яичницу. Жиров мало и их трудно достать…

Мы долго разговариваем. Обсуждаем текущие события. В открытом окне обманчивый серебристый свет белой ночи и только по затихшему шуму столичного города можно догадаться, что уже очень поздно.

На следующее утро мы идем к Семеновскому мосту. Нас там уже ожидает комиссар. Нанимаем автомобиль и едем в «Кресты». Эта тюрьма известна своим строгим режимом, из нее еще никто не убегал.

Идем в тюремную канцелярию. Начальник тюрьмы в офицерской форме с солдатским Георгием. Отца уводят.

Еду на вокзал, чтобы вернуться в Кярово.

Петроград сильно изменился за то короткое время, что я его не видел. На улицах мало офицеров, зато много грязных и небрежно одетых солдат. Появилось много элегантно одетых штатских, новых кафе. На Невском нет былой сдержанности. Толпа громко смеется, жестикулирует, поплевывает семечки…

В нарядных магазинах исчезли многие товары.

Через месяц отца выпустили, сказав, что он был арестован как свидетель, все же с него взяли подписку о невыезде из Кярово.

В тюрьме отца навещал известный революционер Бурцев. Отец говорил, что он произвел на него хорошее впечатление.

Совет солдатских и рабочих депутатов постепенно стал забирать власть в свои руки.

Ленин из особняка Кшесинской готовил большевицкий переворот.

Большевицкий переворот

В начале сентября я вернулся в корпус, в 6-й класс. Корпус был переименован в Военную гимназию. Молодые офицеры-воспитатели стали подлаживаться к революционной обстановке. В корпус поступило много новых неизвестных людей. Все разваливалось.

Я написал родителям, что хотел бы оставить корпус.