— Но что же ты хочешь, отец? Я и сегодня думаю так же, как двадцать лет назад… Я как могла противилась браку ее бедной матери с Фридрихом Блюмом. Но, к сожалению, это была твоя сестра, она была взрослой, не нуждалась в моем совете и согласии; я только сказала ей: "Роза! Запомни мое предсказание: тебе это принесет несчастье, если ты выйдешь замуж за еретика!" Она меня не послушалась, вышла замуж, и что же? Мое предсказание сбылось… Отец убит, мать умерла, девочка осталась сиротой!
— Не будешь же ты ее в этом упрекать?!
— Нет, я упрекаю ее за то, что она еретичка.
— Но скажи, несчастная, — накинулся на нее Гийом, — ты хоть знаешь, что это значит — еретичка?
— Это значит, что это существо будет осуждено на муки.
— Даже если она честна?
— Даже если она честна!
— Даже если она хорошая мать, хорошая жена, хорошая дочь?
— Даже если все это сразу.
— Даже если она наделена всеми добродетелями?
— Никакие добродетели ее не спасут, коль скоро она еретичка.
— Тысяча миллионов чертей! — воскликнул Гийом.
— Можешь ругаться, если тебе это нравится, — заметила Марианна, — но ругательствами делу не поможешь.
— Ты права, больше я в это не вмешиваюсь.
Затем, обернувшись к достойному священнослужителю, не проронившему ни слова во время спора, он произнес:
— Ну, господин аббат, я больше не стану ее убеждать. Теперь ваш черед!
И он бросился вон из комнаты, с видом человека, желающего скорее вдохнуть струю свежего воздуха.
— О женщины, женщины! Вас создали специально для того, чтобы был проклят род людской! — воскликнул он.
Она же, покачивая головой, тихо повторяла про себя:
— Нет, что бы он ни говорил, это невозможно! Бернар не женится на еретичке… Все что угодно, только не это!
XII
ОТЕЦ И СЫН
После ухода папаши Гийома аббат Грегуар остался наедине с г-жой Ватрен.
Разумеется, аббат согласился выполнить просьбу старого лесничего, отступившегося от борьбы не потому, что он чувствовал себя побежденным, а из-за боязни, что для победы ему придется применить средства, которых впоследствии он будет стыдиться.
К сожалению, за те тридцать лет, что аббат был духовником Марианны, он прекрасно ее изучил. Он знал, что главным грехом этой женщины было упрямство, и не слишком надеялся преуспеть там, где Гийом потерпел неудачу.
Поэтому он приступил к делу с некоторым сомнением в удаче, хотя и старался придать себе уверенный вид.
— Дорогая госпожа Ватрен, — нет ли у вас какой-нибудь другой причины возражать против этого брака, кроме религиозного различия?
— У меня, господин аббат, — ответила женщина, — никакой другой причины нет. Но мне кажется, что этой одной вполне достаточно.
— Ну-ну! Откровенно говоря, мамаша Ватрен, вместо того чтобы сказать "нет", вам бы следовало сказать "да".
— О господин аббат! — воскликнула Марианна, возводя глаза к небу, — и это вы мне советуете! Дать согласие на подобный брак!
— Не сомневайтесь, госпожа Ватрен, именно я советую.
— Так я скажу вам, что должно быть совсем наоборот — ваш долг противиться такому брачному союзу!
— Мой долг, дорогая госпожа Ватрен, состоит в том, чтобы дать как можно больше счастья тем, кто следует за мной по узкой тропе, по которой я иду. Мой долг — утешать несчастных и помогать стать счастливым тому, кто может им стать.
— Этот брак был бы погибелью души моего сына, и я против!
— Погодите, поговорим спокойно, дорогая госпожа Ватрен, — настаивал аббат, — протестантка Катрин или нет, но вы все же заменили ей мать, полюбив ее как собственную дочь, не так ли?
— Это верно, тут мне сказать нечего. Она заслуживает этого!
— Она ведь мягкая в обращении, добрая, отзывчивая?
— Да, все это так.
— В таком случае, дорогая госпожа Ватрен, пусть ваша совесть будет спокойной: религия, внушая эти добродетели, не позволит ей погубить душу вашего сына.
— Нет, нет, господин аббат, — повторила Марианна, — нет, это невозможно! — твердила она, все больше упорствуя в слепом упрямстве.
— Но я прошу вас! — сказал аббат.
— Нет!
— Я вас умоляю!
Аббат поднял глаза к небу.
— О Боже мой! Боже мой, — произнес он. — Ты так добр, так милосерден и великодушен. Тебе достаточно одного взгляда, чтобы понять и оценить каждого. Боже мой! Ты видишь, в каком заблуждении находится эта женщина, принимающая свое ослепление за набожность! Боже мой! Просвети ее!
Но Марианна упорно стояла на своем.
В эту минуту папаша Гийом, несомненно все слышавший, находясь тут же за дверью, вернулся в комнату.
— Ну, господин аббат, — спросил он, искоса поглядывая на жену, — вняла старая голосу разума?
— Госпожа Ватрен еще немного подумает и примет, надеюсь, правильное решение, — ответил аббат.
— Гм! — усмехнулся Гийом, качая головой и сжав кулаки.
Этот жест заметила мамаша Ватрен, но, по-прежнему упорствуя, заявила:
— Делай как хочешь, — сказала она. — Я знаю, ты тут хозяин, но, если ты их поженишь, это произойдет против моей воли.
— Тысяча чертей!.. Вы слышите, что она говорит, господин аббат? — спросил Ватрен.
— Терпение, дорогой господин Гийом, терпение! — ответил аббат, видя, что его собеседник уже рассердился не на шутку.