Консьянс блаженный. Катрин Блюм. Капитан Ришар

— Вот кошелек, господин мэр, — сказал Молодой.

— А вот и вор! — добавил Бобино. — Поговори-ка с господином мэром, красавчик ты наш!

Он подтолкнул Матьё, и тот сделал несколько шагов, сильно хромая.

— Я был прав! — воскликнул Франсуа. — Он хромает на левую ногу. Ну как, в следующий раз поверите моим предсказаниям, господин мэр?

Матьё понял, что попался с поличным и что пытаться отрицать содеянное бесполезно, — оставалось скрепя сердце примириться с неизбежным.

— Да, — сказал он, — да, я это сделал. Ну и что? Я хотел только поссорить господина Бернара с мадемуазель Катрин за то, что господин Бернар дал мне пощечину; но, когда я увидел золото, у меня голова пошла кругом! А потом господин Бернар бросил свое ружье! Тут меня черт и попутал! Я его подобрал — и вот вам! Но, клянусь, я все это делал совершенно бессознательно! А поскольку Парижанин остался жив, я отделаюсь десятью годами галер!

Все с облегчением перевели дыхание, все потянулись к Бернару, но Катрин первая бросилась ему на шею.

Он хотел ее обнять, но его руки были еще связаны.

Аббат Грегуар заметил горькую усмешку Бернара.

— Господин мэр, — сказал он, — полагаю, что теперь вы прикажете отпустить Бернара на свободу, прямо сейчас.

— Жандармы, молодой человек свободен, — распорядился мэр, — развяжите ему руки.

Жандармы повиновались.

И родные, смеясь и плача от радости, окружили молодого человека.

Все были растроганы, и даже мэр смахнул слезу.

Общую картину портил своим присутствием лишь Матьё, и мэр приказал жандармам, указывая на него:

— Отведите этого человека в тюрьму Виллер-Котре и заприте хорошенько.

— А папаша Сильвестр? Тюремщик вряд ли скажет спасибо, если разбудить его в такое время! — сказал Матьё.

И, вырвав свои руки из рук жандармов, пытавшихся надеть ему наручники, он в последний раз издал крик совы.

Потом он покорно протянул руки, позволил их сковать и вышел вместе с жандармами.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Таким образом, Матьё был отправлен в тюрьму Виллер-Котре и посажен к папаше Сильвестру вместо Бернара Ватрена.

После ареста настоящего преступника, уведенного жандармами, удалился и мэр, опустив голову и бросив на прощание взгляд, в котором сквозило раскаяние; славные обитатели Нового дома остались одни в своем кругу, ибо нельзя же было считать посторонними добрую мамашу Теллье, достойного аббата Грегуара, Бобино с Молодым — двух искусных актеров, обеспечивавших развязку драмы, — а тем более славного Франсуа, умелого следопыта, выполнившего свою задачу с прозорливостью, достойной последнего из могикан! Ничто больше не могло помешать радости, охватившей все семейство и их друзей.

Прежде всего состоялось крепкое рукопожатие отца с сыном. Этим рукопожатием сын как бы говорил: "Вы видите, отец, я не солгал", и в ответном пожатии слышалось: "Да разве я усомнился в тебе всерьез, Бернар?"

Затем последовало долгое объятие с матерью, которая шептала:

— И подумать только, что во всем была виновата я!

— Тсс! Не будем больше об этом! — возразил Бернар. — Это из-за меня, из-за моего упрямства все случилось!

— Не говорите так, прошу вас!

— Простишь ли ты меня, мой бедный сынок?

— Матушка! Милая, добрая матушка!

— Во всяком случае, я была наказана. И вы, надеюсь, будете достойно вознаграждены!

Подойдя к аббату Грегуару, Бернар протянул ему обе руки и спросил, глядя в глаза:

— И вы, дорогой господин аббат, тоже не усомнились во мне?

— Разве я не знал тебя лучше, чем знают твои родители?

— Как это лучше, господин аббат? — переспросила Марианна.

— Конечно, лучше, — поддержал священника папаша Ватрен.

— Но позвольте! — воскликнула его супруга, готовая вступить в спор. — Кто же может знать ребенка лучше его собственной матери?

— Тот, кто сформировал его душу, после того как мать создала его тело, — заметил Ватрен. — Я не возражаю, и ты, жена, возьми с меня пример, помолчи!

— Ну нет, не могу я молчать, когда говорят, что кто-то другой знает моего сына лучше, чем я!

— Да, лучше, матушка, — возразил Бернар, — если позволите, я скажу всего одно слово, и этого будет достаточно для такой набожной женщины, как вы. — Затем он добавил с улыбкой: — Разве вы забыли, что господин аббат мой исповедник?

Пришла очередь Катрин, разговор с которой Бернар эгоистически оставил под самый конец, чтобы без помех побыть с ней подольше.

— Катрин, милая Катрин! — задыхаясь, выговорил он.

— Бернар, славный мой Бернар, — произнесла девушка дрогнувшим голосом и со слезами на глазах.

— Давай выйдем, — сказал юноша и повел ее к двери.

— Да куда же они уходят? — встрепенулась матушка Ватрен; движение это можно было приписать ревности.

Отец только пожал плечами.

— Это их дело, мать, пусть идут, не мешай им! — сказал он, набивая трубку.

— Но…

— А ты представь себя на их месте, в их возрасте, да когда столько всего случилось — неужели бы нам с тобой не о чем было поговорить?

— Гм… — растерялась мамаша Ватрен, бросив на дверь последний взгляд, но, даже если бы дверь и осталась открытой, молодых людей нельзя было увидеть: они уже скрылись в лесу и темнота ночи поглотила их.