— Разве я не упоминал, что мне показалось, будто Парижанин уронил свой кошелек у самой изгороди, за которой мамаша Теллье ставит охлаждаться свое вино? И я бы не удивился, если бы узнал, что в это время убийца как раз и скрывался под изгородью. Я обнаружил следы, указывающие на то, что человек лежал там на животе, вырыв себе руками яму в песке.
— Так, значит, господина Шолле обокрали? — осведомился Гийом.
— Ну, конечно же! У него взяли ни много ни мало целых двести тридцать луидоров!
— О, прости меня, дорогой Бернар, — сказал папаша Гийом, — я не знал, что Парижанина обокрали, когда спрашивал тебя, не ты ли стрелял в него.
— Спасибо, отец! — сказал Бернар.
— Но кто же вор? — спросил мэр.
— Я уже говорил, что не знаю, кто этот человек. Только могу утверждать: подбегая к тому месту, откуда стрелял, этот человек нечаянно ступил в заячью нору и вывихнул себе левую ногу.
"Дьявольщина", — подумал Матьё, чувствуя, как его рыжие волосы зашевелились на голове.
— Ну, это уж слишком! — воскликнул мэр. — Как ты можешь знать, что он вывихнул себе ногу?
— А, невелика хитрость! — ответил Франсуа. — Шагов тридцать обе ноги оставляли одинаковый след, а остальную часть пути всю тяжесть тела несет одна правая нога, а след левой едва заметен. Значит, он вывихнул левую ногу и, когда наступает на нее, испытывает сильную боль.
"Ах!.." — испугался Матьё.
— Вот почему он и не убежал немедленно, — продолжал Франсуа. — Если б он убежал, то уж был бы теперь где-нибудь за пять или шесть льё отсюда, тем более что ноги у него крепкие и он явно хороший ходок. Но нет, он не удрал, а закопал свои двести тридцать луидоров в двадцати шагах от дороги, в ста шагах отсюда, меж двух кустов у подножия березы. Это место легко отыскать, там растет только одна береза.
Матьё снова обтер с лица пот и опустил одну ногу по другую сторону открытого окна.
— И куда же он оттуда отправился? — поинтересовался мэр.
— А! Оттуда он вышел на большую дорогу, а там столько следов, не счесть, тут я уже путаюсь.
— А деньги?
— Это были, господин мэр, золотые монеты по двадцать и сорок франков.
— Значит, вы выкопали все это золото и можете его представить в качестве доказательства?
— Ну нет! — воскликнул Франсуа. — Я воздержался от прикосновения к ворованному золоту — ведь оно обжигает!
И он помахал пальцами, словно действительно обжег их.
— Как же быть, однако?..
— Я сказал себе, — продолжал Франсуа, — что будет лучше прийти на это место с представителем правосудия. А так как вор не подозревает, что мне все известно, можно будет спокойно забрать все украденное.
"Ошибаешься! — мысленно произнес Матьё, с ненавистью глядя на Франсуа и Бернара. — Не найдете вы ничего".
Он тихонько перевалился через подоконник и растворился в ночи.
Никто, кроме Франсуа, не обратил внимания на его исчезновение.
— Это все, друг мой? — спросил мэр.
— Да, почти все, господин Руазен! — отвечал Франсуа.
— Ну, хорошо. Правосудие примет во внимание ваши показания. Но пока, поскольку вы никого конкретно не назвали и все строится на одних предположениях, то, как вы понимаете, обвинение с Бернара не снимается.
— Что касается этого, то я ничего не могу сказать, — промолвил Франсуа.
— Я выражаю вам искреннее сожаление, господин Гийом, я сожалею, госпожа Ватрен, но Бернар последует за жандармами в тюрьму.
— Ну что же, пусть так, господин мэр! Марианна, дай мне две рубашки и все остальное, что может понадобиться, — я останусь с Бернаром в тюрьме!
— И я тоже, я тоже! — воскликнула мать. — Я всюду последую за своим сыном!
— Поступайте как вам угодно, но пора в путь!
И мэр подал жандармам знак, как уже делал раньше, а они опять подтолкнули Бернара к двери.
Но тут снова на пороге перед ними возник Франсуа.
— Еще минуту, господин мэр, — попросил он.
— Если тебе больше нечего добавить к сказанному…
— Да, да, но не в этом дело. Давайте предположим…
Казалось, Франсуа ищет ускользающую мысль.
— Предположим — что?
— Ну, предположим, что я знаю, кто виновен.
Все присутствующие вскрикнули.
— Предположим, например, — продолжал молодой лесник, понизив голос, — что он сейчас был здесь.
— Здесь? — спросил изумленный мэр.
— Предположим, что, услышав, как я говорю об его спрятанной добыче, он тут же отправился перепрятывать ее в более надежное место.
— Но в таком случае, — воскликнул мэр, — от нас ускользнет доказательство и мы окажемся в прежнем положении!
— Это верно; но послушайте мое последнее предположение, господин мэр. Предположим, что я посадил в кустах у березы засаду: в правом кусте Бобино, в левом — Молодого. И в то самое мгновение, когда вор схватит свою добычу, они схватят вора! А?
С дороги послышался шум, с каким обычно тащат человека, не желающего идти.
— Вот, кстати, поглядите-ка! — сказал Франсуа со смехом, прекрасно завершившим его мысль. — Они схватили его, он упирается, и им приходится его тащить!
И вскоре на пороге появились Молодой и Бобино, тянувшие Матьё за ворот.
— Эх, черт побери! — кричал Бобино. — Да пойдешь ты наконец, бродяга?
— Иди, иди, негодяй, не ломайся! — вторил Молодой.
— Матьё! — воскликнули все в один голос.