— Да, я в этом уверен, — подтвердил Матьё. — Я сам давал ему ножик, чтобы он поставил крест на пулях… Ведь так было дело, господин Бернар?
И под этой внешне вполне благожелательной речью Бернар так явственно ощутил безжалостный укус гадюки, что даже не стал ему отвечать.
Мэр подождал ответа Бернара и, видя, что тот молчит, спросил:
— Обвиняемый! Отвечайте, соответствуют действительности приведенные факты или нет?
— Да, сударь, — сказал Бернар, — все верно.
— Вот-вот, — снова подал голос Матьё, — вы понимаете, господин мэр, если бы можно было найти пулю и на ней не оказалось бы пометки крестом, я бы тогда сказал, что это стрелял не господин Бернар. Ну а если, напротив, будет крест на пуле, а пыжи — из войлока, ну уж тогда я просто не знаю, что и сказать…
Один из жандармов приложил руку к шапке:
— Извините, господин мэр…
— В чем дело, жандарм?
— В том, что этот парень говорит правду.
И жандарм указал на Матьё.
— Откуда вам это известно, жандарм? — спросил мэр.
— Да пока он говорил, я изучил левый ствол ружья. Пуля в нем помечена крестом, пыжи сделаны из войлока. Взгляните сами.
Мэр повернулся к Матьё.
— Друг мой, — сказал он, — все, что вы сейчас рассказали с добрым намерением помочь Бернару, к несчастью, уличает его в преступлении, ибо вот перед нами его ружье и из него был произведен роковой выстрел.
— А это ничего не значит, господин мэр, — возразил Матьё. — Господин Бернар мог разрядить свое ружье и где-нибудь еще, в другом месте. А вот если найдут пулю и пыжи на месте убийства, тогда будет плохо, очень плохо!
Мэр повернулся к обвиняемому.
— Итак, — осведомился он, — вам нечего больше добавить в свою защиту?
— Нечего, — ответил Бернар, — кроме разве того, что вопреки всей очевидности я невиновен.
— Я-то надеялся, что присутствие ваших родителей и невесты, — проговорил мэр торжественно, — присутствие этого достойного священнослужителя, — он указал на аббата Грегуара, — все же заставит вас сказать правду! Вот для чего я приводил вас сюда, но я ошибся.
— Я могу, господин мэр, сказать лишь то, что произошло на самом деле: я был грешен в дурной мысли, но я не виновен в дурном поступке!
— Вы твердо это решили?
— Что решил? — спросил Бернар.
— Вы не хотите признаваться?
— Я бы не стал никогда лгать в свою пользу, сударь, тем более не стану лгать себе во вред.
— В таком случае, жандармы, уведите его! — приказал мэр.
Жандармы подтолкнули Бернара:
— Ну, пошли!
Но мамаша Ватрен загородила дверь:
— Что вы делаете, господин мэр?! Вы его уводите?
— Естественно, я его увожу, — ответил мэр.
— Но куда же?
— В тюрьму, черт возьми!
— В тюрьму! Но разве вы не слышали, что он сказал вам? Он не виновен! И его отец сказал, что он не виновен.
— Да, да, — воскликнула Катрин, — и я говорю, что он не виновен!
— Дело в том, что, пока не найдут меченую крестом пулю и пыжи из войлока… — бормотал Матьё.
— Дорогая моя госпожа Ватрен, милая моя мадемуазель Катрин, — обратился к женщинам мэр. — Так положено по закону. Я официальное лицо. Совершено преступление. И даже не принимая во внимание, насколько оно затрагивает лично меня — ведь оно совершено против близкого мне молодого человека, помещенного ко мне его почтенными родителями, молодого человека, который мне дорог и которого я обязан был оберегать, — итак, не принимая этого во внимание, Шолле, равно как и ваш сын, — по закону посторонние мне люди. Нужно, чтобы правосудие совершилось. Дело чрезвычайно серьезное — речь идет о смерти человека! Жандармы, пошли!
Жандармы снова подтолкнули Бернара к двери.
— Прощай, отец, прощай, мать! — сказал юноша.
И он сделал несколько шагов, провожаемый горящим взглядом Матьё: этот взгляд словно тоже подталкивал его к выходу.
Но тогда в свою очередь Катрин встала на его пути.
— А мне, Бернар? Ты мне ничего не скажешь?! — спросила она.
— Катрин, — ответил юноша сдавленным голосом, — только когда я буду умирать, умирать невинным, я, может быть, и прощу тебя, но сейчас у меня просто на это нет сил!
— Неблагодарный! — воскликнула Катрин, отворачиваясь. — Я считаю его невиновным, а он полагает, что я в чем-то виновата!
— Бернар, Бернар! — вскричала мамаша Ватрен. — Прежде чем ты покинешь нас, сделай милость, скажи своей матери, что ты не держишь на нее зла!
— Матушка, — сказал Бернар со смирением, исполненным печали и величия, — если мне суждено умереть, я умру, благодаря Господа, давшего мне таких добрых и любящих родителей.
И, обернувшись к жандармам, он сказал:
— Идемте, господа! Я готов.
И среди сдавленных криков, слез, рыданий, сделав рукой прощальный жест, он направился к двери.
Но на пороге ему преградил путь задохнувшийся от бега Франсуа: парень был без галстука, весь мокрый от пота; в руках он сжимал куртку.
XIX
СЛЕДЫ МАТЬЁ
Вбежав в дом, молодой человек сделал знак присутствующим оставаться на месте; все поняли, что Франсуа принес важные новости.
За исключением Бернара, все сделали шаг назад.
Матьё мешал отступить камин, у которого он пристроился, хотя, казалось, ему было трудно держаться на ногах и он не мог прийти в себя.