Консьянс блаженный. Катрин Блюм. Капитан Ришар

— Я прошу у вас, господин мэр, разрешения сказать Бернару пару слов и поглядеть ему прямо в лицо. После этого я вам точно смогу сказать, виновен он или нет.

Трудно было отказать в такой просьбе, и мэр пробормотал в ответ какие-то невнятные слова, которые можно было принять за позволение.

После этого Гийом завладел, как говорят в театре, вниманием зрителей: он простер руку к центру полукруга, который образовывали Бернар и двое жандармов, и голосом, не лишенным некоторой торжественности, провозгласил:

— Призываю всех в свидетели. Пусть все слышат, о чем я спрошу его и что он мне ответит. В присутствии этой женщины, твоей матери, и другой женщины, твоей невесты; в присутствии этого достойного священнослужителя, приобщившего тебя к христианской вере, и меня, твоего отца, воспитавшего тебя в любви к истине и ненависти ко лжи, — я спрашиваю тебя, Бернар, так же как когда-нибудь тебя спросит Господь: "Виновен ты или нет?"

И он устремил на юношу пронзительный взгляд, проникавший, казалось, в глубину сердца молодого человека.

— Отец… — мягко ответил Бернар спокойным тоном.

Но Гийом прервал его:

— Не торопись, не спеши отвечать, чтобы сердце твое не оборвалось. Смотри мне прямо в глаза, и вы все смотрите на него и слушайте внимательно. Итак, Бернар, отвечай!

— Я не виновен, отец, — сказал Бернар так спокойно, словно решение его судьбы оставляло его совершенно безразличным.

Радостный крик вырвался у всех, исключая Матьё, мэра и жандармов.

Гийом положил руку на плечо Бернара.

— На колени, сын мой, — сказал он.

Бернар повиновался.

С восторженным выражением лица Гийом произнес:

— Благословляю тебя, сын мой! Ты невиновен. Это то, что мне надо было узнать. Доказательство твоей невиновности появится, когда будет угодно Господу Богу, — отныне это дело между ним и людьми… Поцелуй меня, и пусть восторжествует справедливость.

Бернар бросился в объятия своего отца.

— Ну а теперь, — сказал Гийом, чуть отступив, — подойти и ты, мать.

— Дитя мое! Дорогой мой сынок! — вскричала мамаша Ватрен. — Позволь и мне обнять тебя.

И она обвила руками шею сына.

— Добрая моя, замечательная матушка! — воскликнул Бернар.

Катрин ждала, когда ей можно будет подойти к арестованному, но едва она сделала первый шаг, тот жестом остановил ее.

— Позже, — сказал он, — позже… У меня к вам, Катрин, тоже есть вопрос, на который вы должны ответить во имя спасения вашей души.

Катрин отступила, кротко улыбаясь: она была теперь убеждена в невиновности Бернара так же, как и в своей.

То, о чем подумала Катрин, мамаша Ватрен произнесла вслух:

— Я клянусь, что он не виновен.

— Ну да! — насмешливо произнес мэр, — неужели вы думаете, что если он виноват, то он вам вот так прямо и выложит: "Да, я убил господина Шолле"! Не такой он идиот, черт побери!

Бернар посмотрел на мэра ясным, чистым взором, в котором сквозила, впрочем, некоторая суровость, и сказал со всей искренностью:

— Я все расскажу, но не ради вас, господин мэр, а ради тех, кто любит меня; я скажу все, и Богу ведомо, солгал ли я или говорю правду. Да, первым моим побуждением было убить господина Шолле, когда появилась Катрин, а он поднялся и пошел ей навстречу. Да, я уже совсем было изготовился и собрался нажать на курок… но тут Господь Бог пришел мне на помощь, дал мне силы преодолеть искушение — я отбросил ружье подальше и убежал. Меня схватили бегущим. Но я бежал не потому, что совершил преступление, а потому, что хотел удержаться от него.

Мэр подал знак, и один из жандармов принес ружье.

— Вы узнаете это ружье? — спросил мэр.

— Да, это мое, — просто ответил Бернар.

— Как видите, из его правого ствола стреляли.

— Да, это так.

— А нашли его под дубом, рядом с ложбиной у Принце — ва источника.

— Я его действительно где-то там и бросил… — подтвердил Бернар.

В эту минуту Матьё с усилием поднялся, поднес руку к шляпе и заговорил каким-то униженным тоном:

— Извините, господин мэр, мне кажется, если поискать пыжи от ружья… если найти пыжи, это поможет засвидетельствовать невиновность господина Бернара. Он ведь делает их обычно не из бумаги, а вырубает пробойником из войлока.

Это заявление Матьё, в последние четверть часа забытого всеми, было встречено одобрительным шепотом.

— Жандармы, — приказал мэр, — вы слышали? Один из вас отправится на место убийства и постарается разыскать пыжи.

— Утром, на рассвете, мы туда сходим, — ответил один из жандармов.

Бернар пристально посмотрел на Матьё и встретился с его угрожающим взглядом. Его передернуло, словно от сверкнувших во мраке глаз змеи, и он с отвращением отвернулся.

Под горящим взглядом Бернара Матьё, возможно, и умолк бы, но, так как молодой лесник отвернулся, он, осмелев, продолжал:

— Вдобавок имеется еще одно, гораздо более убедительное доказательство невиновности господина Бернара.

— Какое? — осведомился мэр.

— Сегодня утром, — сказал Матьё, — я был здесь, когда господин Бернар заряжал свое ружье, чтобы идти охотиться на кабана… А чтобы отличить свои пули от других, он пометил их крестом.

— Что? — переспросил мэр. — Он пометил крестом каждую?