Конспект

— В России они увязнут, — сказал отец. — Этого им не избежать, получат второй фронт. А этого они больше всего боятся.

— А ты, Федя, рассуждаешь с позиции немцев, — продолжала Клава: — если они нападут, то будут рассчитывать на быструю войну и легкую победу, как в Польше и во Франции. У нас это не пройдет, как не прошло у Наполеона.

— Пожалуй, вы правы, — сказал Федя и поднял руки. — Сдаюсь... Клава — это голова, я бы ей палец в рот не положил.

Когда утих смех, — больше всех смеялись отец, Клава и я, — Кучеров, переглянувшись с Михаилом Сергеевичем, сказал:

— Нас с Мишей еще вот что интересует. Недавние зверские указы, — это, конечно, подготовка в большой войне. Вот мы обсуждаем когда и при каких условиях Германия может напасть на нас. Значит ли, что эти указы — только на случай нападения Германии? Или возможна какая-то другая большая война? В союзе с Германией?

— А если в союзе с Германией, — спросил Михаил Сергеевич, — то против кого и за что? Европу мы, кажется, уже кончили делить.

— А ты забыл про давнее устремление Российской империи? — спросил Сережа. — Дарданеллы, крест на святой Софии, крепость, контролирующая вход в Черное море?

— Но это — война с Турцией, а Турция — в большой дружбе с Германией.

— И Румыния в большой дружбе с Германией, — сказала Надежда Павловна. — Ну и что?

Заговорили вместе Клава, отец и Федя, но сразу остановились, переглянулись и предоставили возможность ответить Клаве. Клава сказала:

— Разница большая, То, что мы до сих пор захватывали, это, конечно, — по сговору с Гитлером. А после Финской войны зачем Гитлеру соглашаться на наши новые территориальные приобретения? Тем более, — на выход к Средиземному морю?

— Совершенно верно, — подтвердил Федя. — Я думаю, что Бессарабия и Северная Буковина — наши последние приобретения.

Рядом с Лизой сидела Юлия Кирилловна. Они то говорили о чем-то своем, то прислушивались к общему разговору, а сейчас Юлия Кирилловна сказала:

— Куди кiнь з копитом, туди i рак з клешнею.

А ведь, действительно, — подумал я, — масштабы оттяпывания не сопоставимы. В проектном институте недалеко от меня вдруг увидел Дмитрия Андреевича Чепуренко, сидевшего рядом с архитектором, под началом которого я работаю. На старших курсах Чепуренко — из самых уважаемых и любимых руководителей. Он доброжелателен, немногословен и привлекает мягким юмором. Ему лет под сорок, он высокого роста и очень курносый. Запомнилась сценка: он заходит в аудиторию, а на доске нарисована его голова со сходством, достаточным, чтобы быть узнанной. В наступившей тишине Чепуренко подходит к доске, стирает нос, рисует другой, поправляет что-то еще, — сходство полное, — вытирает руки и, улыбаясь и глядя на нее издали, говорит: «Видно — хорошо потренировались». Под его руководством в минувшем семестре я проектировал квартал многоэтажных, — по тому времени 4—5 этажей, — домов. Из всех курсовых проектов почему-то именно этот оказался для меня самым трудным и неудачным: много с ним возился, еле успел ко второй выставке и получил тройку. Вдруг мой начальник и Чепуренко оказались возле меня — Чепуренко хочет посмотреть проект поселка, над которым я работаю.

— Начиная с первого эскиза работа выполнена самостоятельно и, — не правда ли? — вполне профессионально, — говорит мой начальник. Мы и зачислили Петра Григорьевича на работу — пусть хоть деньги получит. Ты посмотри на соотношение застройки и ширины улиц. Мало кто уделяет этому внимание, а здесь они приятны. Твоя школа?

— Школа Эйнгорна. Вот я смотрю — площадь масштабна поселку, а не распластана, как теперь часто делают. Проект решен хорошо — логично и красиво. Вы, Горелов, попросите, чтобы вам отсиньковали экземпляр, хотя бы ваших чертежей.

— Давайте выйдем, — говорит мой начальник, протягивая мне папиросы. — Мы с Петром Григорьевичем покурим, а ты подышишь отравленным воздухом. — Вышли, закурили, и он продолжает: — Вот теперь подыши нашим воздухом. Отпечатать чертежи для Петра Григорьевича нельзя: поселок для… ну, для танкозавода. Не знаю, как он будет строиться и эксплуатироваться, но проектирование засекречено. Такое у нас сплошь да рядом — наверное, это и есть бдительность. Стыдно сказать, — даже подписи Петра Григорьевича не будет — у него нет допуска.

— Коля, да разве так можно? Он же автор. Это знаешь как называется?

— Митя, не горячись. Что лучше: держать способного проектанта на вычерчивании чертежей, которые он подпишет в графе «чертил», или дать ему возможность поработать самостоятельно?

— Ну, и пусть не будет моей подписи, — говорю я. — Зато работа интересная.

— Ну, хорошо. Работу Горелова я видел, и для меня этого достаточно.

— Дмитрий Андреевич, вы проверяете как проходит практика? — спрашиваю я.

— Ничего я не проверяю. Я зашел к Николаю Николаевичу по своим делам. А вы кому-нибудь говорили, что вас здесь приняли на работу?

— Дома сказал.

— А еще кому-нибудь? С соучениками видитесь?

— Иногда встречаю. — Несколько секунд я припоминал. — Больше никому не говорил. А что?

— Стипендию получаете?

— Получаю. Ах, вот оно что: наверное, нельзя получать стипендию и зарплату?