Конспект

— Ты в своем письме привел такие цены, поверить в которые было невозможно. Мы не знали что и думать — обманывать ты не станешь, наверное, что-то напутал. Но сегодня на базаре я не верил ни своим ушам, ни своим глазам. — И Федя, все еще удивляясь, стал называть цены.

— Уже подорожало, — сказала мама. — Что ж будет зимой?

— Побывала бы ты на базаре в Харькове! — ответил Федя.

Утром услышали по радио, что наши войска оставили Харьков. Ночью проснулся, прислушался и понял, что Федя не спит. Еще проснулся — Феди нет. Полежал, подождал — не возвращается. Пойти поискать? Но он, знаю по себе, — хочет побыть один. Утром Федя на месте. Мама предлагает ему остаться у нас и столоваться вместе с нами. И мы с Марийкой просим его остаться с нами — ближе его у нас здесь никого нет.

— Спасибо. Подумаю.

Вечером Федя позвал меня пройтись.

— От ускочив, так ускочив! Надо было раньше ехать, так разве угадаешь? Сами себя обманывали, надеясь, что Харьков не сдадут. А, что теперь толковать об этом! Нина, конечно, перебралась под крылышко Юровских. Что ей одной делать дома? Не сторожить же мебель!

Знаешь, ведь и со мной могло и может что-нибудь случиться, никто от этого не застрахован, тем более во время войны. Мы на Сирохинской договорились: если я не вернусь, — мало ли что, — Нина будет жить у них. На том дворе люди отзывчивые и надежные.

Мне кажется, что Федя старается себя успокоить, и я ему поддакиваю.

— Так что, оставаться у вас?

— Ты еще спрашиваешь! А разве тебе одному лучше будет?

— За стол вы, конечно, платите.

— И за комнату.

— И за комнату?! — Федя присвистнул и взялся рукой за щеку. — Ну, и сколько всего? Значит, с меня половину этой суммы. А может быть и больше — Ксения своего не упустит. Просто удивительно: всю жизнь ничего не упускает и всю жизнь ничего не имеет. Расчетлива, даже хитра, но не умна. Ты меня уж извини.

— Да чего там! Будто я сам не знаю — не ребенок. Она еще и лжива. А как тебе Аржанков?

— Тенор? — Федя сделал ударение на последнем слоге и усмехнулся. — Очень важничает, а что в нем? Полное ничтожество. А как Ксения за ним ухаживает, как ублажает — смотреть противно. Впрочем, что ей остается делать? Годы не те. Тут уж не менять, а удержать... Мужчина он, бесспорно, интересный, а дур на свете много.

— Не кажется ли тебе, что мама, повиснув камнем на его шее, загубила его жизнь? Говорят, что у него великолепный драматический тенор.

— Что Ксения повисла у него камнем на шее, — это, конечно, так. Но я тебе вот что скажу: настоящий певец, — оперный ли, эстрадный, — все равно из него не получился бы и без Ксении. Мало иметь хороший голос, хороший слух и хорошую школу — большого артиста без большой внутренней культуры не бывает. А у него что? Внешний лоск и больше ничего, хоть шаром покати. Ну, был бы он второсортным провинциальным певцом и пользовался бы успехом у провинциальных дамочек, только и всего. Ну что ж... Он мало зарабатывает, семья по нынешним временам большая, и они заинтересованы в столовниках — сами при них прокормятся. Не из симпатии же ко мне Ксения предложила столоваться — я это прекрасно понимаю. Ну, что ж... Пока поживем у них, а потом видно будет.

По дороге домой Федя спросил:

— А как у Марийки с работой?

— Пока никак. И я только-только устроился.

— А на что же вы живете?

— А мы получили подъемные в связи с назначением в Кировоград.

— Ну, ничего. Пристроим и Марийку.

8.

Наши войска оставляют город за городом, а по радио каждое утро в одно и то же время, как и прежде, слышишь «Широка страна моя родная». Похоже на издевательство: так широка страна, что можно оставлять сколько угодно городов. Оторопь берет: да соображают ли там, наверху, что они делают? Кажется, начинаешь догадываться: наверное, Сталин встает поздно, а если и рано, то не слушает наши утренние передачи, а без него никто не решится изменить установленный обряд, на том стоим. Теперь, когда ранним утром я выхожу на работу, из уличных репродукторов раздается, слава Богу, не набившая оскомину «Широка страна моя родная», а торжественный марш с такими словами: «Идет война народная, священная война». Пусть это произведение не станет классическим и не будет отнесено к шедеврам мирового искусства, но оно хорошо отражает наше душевное состояние.

У меня работа — не бей лежачего, и освоил я ее за пару часов. Наряды заполняют и объемы работы определяют не знаю кто, а мое дело — расценить их по справочникам — вот и все.