Конспект

По вечерам — тихие игры, чтение, рисование — кому что нравится. Мне нравилось рисовать. Посмотрев на что-либо и отведя глаза, я продолжаю видеть то, на что смотрел, а, взглянув на бумагу, вижу то же на бумаге, и могу это быстро и похоже нарисовать. Для меня это как игра. Но больше любил фантазировать, рисуя цветными карандашами. «Посмотрите» — сказала одна воспитательница другой, показывая мой рисунок, и та воскликнула: «Господи, какая буйная фантазия!» А на моих фантазиях нет ничего из окружающего мира, только сочетания линий и красок. Очень хорошо рисовал мальчик Митя Медведев — черным, тонко очиненным карандашом, лаконично и похоже. Теперь, когда мне попадаются прекрасные иллюстрации известного графика Д. Медведева, думаю: не он ли? К нам стал приезжать учитель рисования. Группа, с которой он занимался, была небольшая: Митя, еще два мальчика, одна девочка и я. Посмотрев мои рисунки цветными карандашами, учитель рисования сказал, что мне рано этим заниматься, надо сначала научиться основам рисунка. Я добросовестно выполнял все его задания и указания, но в свободное время рисовал что и как хотел. Иногда воспитательница говорила мне:

— Петя, ты все время рисуешь, а надо еще и читать. Вот возьми почитай интересную книгу.

А я и читал охотно.

Учили танцевать вальс, польку, мазурку и краковяк. Танцевал я с удовольствием. Пары — постоянные. Моя партнерша — Сима, но я ее не помню. Вообще, из всех детей помню только Митю Медведева. Был и хор, петь в нем мне было интересно, я старался, но вскоре меня отпустили на волю.

Как одевали и кормили — не помню, но не помню и случая, чтобы чувствовал себя голодным.

Иногда по воскресеньям меня проведывала мама, я спрашивал ее о Гореловых и Юровских, она раньше отвечала, что в Харькове их нет, а потом сказала, что мне надо о них забыть и поменять фамилию. Придумала и новую — Марат. Я заплакал, а потом рассердился и закричал:

— Не буду менять фамилию!

— Тише, тише!

— Не буду менять фамилию ни на какую!

Тише, тише, не кричи. Не хочешь — не меняй, никто тебя не заставляет. Подрастешь — сам поймешь, что надо поменять. Я хотел еще раз крикнуть «Не поменяю», но ошибся и закричал:

— Не подрасту!

Мама засмеялась, я убежал и спрятался. Больше я о Гореловых и Юровских не спрашивал, а мама ни о них, ни о перемене фамилии не заговаривала.

Когда умер Ленин, нас повезли в Харьков. Сильный мороз, толпы, костры на площадях. Походили, замерзли и поехали домой.

Два раза возили в театр, и оба раза мы получили огромное удовольствие: от балета «Конек-горбунок» в оперном, и от «Тома Сойера» в театре на Екатеринославской.

Грешно было бы жаловаться на условия жизни. И все равно хотелось убежать, иногда — очень хотелось. Из окон спальни видна Холодная гора с церковью на вершине. Представлял, как доберусь до Харькова. А дальше? К маме — и в мыслях не было: понимал, что там я чужой, лишний. Никогда не просил ее, чтобы она взяла меня к себе на день, и она об этом не заговаривала. К Кропилиным? Но мама привезла меня от них, и они — ничего... К Гореловым и Юровским? Но где они? Бежать в Ростов? Поймают и все равно отправят в детский дом. Оставались мечты перед сном, и все они начинались так: «Вот приедет папа...»

Знаю, что из детского дома меня забирала мама. Но как это было, как ехали в Харьков — ничего не помню. Вижу себя уже у Кропилиных и слышу разговор о том, что меня надо проводить на Сирохинскую. Горячо убеждаю, что провожать не надо, дорогу знаю и дойду сам.

Вера говорит бонне:

— Вы идете гулять с детьми, вот и проводите Петю — он дорогу знает.

Солнечно, тепло, на деревьях почки. Поворачиваем на Сирохинскую, увидел домик Юровских и побежал. Сзади что-то кричит бонна. Быстрей, быстрей. Открыл калитку, закрыл калитку. Пошел медленно-медленно. Со звонким лаем навстречу бежит собачонка, за ней появляются люди.

— А где папа?

— А папа скоро придет. Очнулся на чьей-то кровати — оказывается, я потерял сознание.

8.

С Юровскими со дня их женитьбы жила мать Сергея Сергеевича Евгения Ираклиевна, но когда Юровские уехали из Харькова, она осталась. После декрета о возвращении владельцам национализированных домов в Харьков приехал Сергей Сергеевич. Дом ему вернули, но часть его была занята жильцами, и в распоряжении Юровских остались три комнаты, из них — две маленькие, и полутемная кухня-передняя с окном и дверью на застекленную веранду. Многоквартирные доходные дома не возвращали, и когда Сергей Сергеевич в конце 23-го года забрал Лизу и Гореловых, все они поселились на Сирохинской.