Конспект

— Ну, зачем же так примитивно! Даже не ожидал. Пойми простую вещь: человечество развивается, и с развитием меняются его представления обо всем, а ты сейчас оперируешь средневековыми понятиями.

— А какие понятия современные?

— Наверное, у каждого свои.

— А у вас, если не секрет?

— Скажу. Тебе скажу — тут мы с Гришей думали одинаково. С развитием меняются представления — это ты уже слышал. Меняются и все больше и больше приближаются к истине, но полной истины, наверное, так никогда и не достигнут. Может в этом и есть несовершенство человеческого ума... А может, хватит философии? Лучше выпьем по маленькой. А ты расскажи о себе. Тебя давно тут ждут. Совсем приехал? Что собираешься делать? О жене расскажи — я ее так и не видел.

Мой рассказ не стал монологом, рассказывал и Владимир Степанович. Мы не перебивали друг друга, перескакивая от одной мысли к другой, но, подхватив мысль другого, продолжали ее и обсуждали. По какому-то поводу Владимир Степанович сказал о Горике, что у него был ум ухватистый, но скептического и даже саркастического склада.

— В наше время, если речь не о дураке, другого и ожидать не приходится. Слава Богу, что хоть не циничный. При его сдержанности в проявлении чувств я видел, что он из-за больных еще как переживает. Пришел бы опыт, и был бы хорошим врачом. Толя, к великому моему сожалению, к медицине расположен не был, увлекался техникой и получил модную специальность: инженер-электрик. Как же: электрификация всей страны и тому подобное, а он в стороне будет стоять! Настойчивый был парень — два раза поступал в ХЭТИ, но своего добился.

Разговор был прерван раздавшимся в передней звонком — за Кучеровым прислали из больницы. Из передней раздавались голоса его и женский, слышались слова: температура, кислородная подушка и еще какие-то восклицания Кучерова: «Ах ты, Господи! Кто бы мог подумать! Сейчас, только оденусь»... Я надел шарф, застегнул шинель, вышел в переднюю с шапкой в руках, поздоровался с незнакомой женщиной и спросил Владимира Степановича:

— Я вас провожу?

— Не надо, Петя, мои мысли уже там. Пошли, до Заиковки нам по дороге. До Заиковки — один квартал.

— Как там на Сирохинской?

— Вроде бы без изменений.

— И то слава Богу. Они молодцы — крепко держатся друг за друга. В одной упряжке, а Сережа как коренник. Кланяйся им от меня, скажи — постараюсь проведать. Из Киева скоро вернешься?

— Думаю, через несколько дней. Что там делать?

— Когда вернешься, приходи, я тебе всегда буду рад. Извини, что так получилось.

— Ну, что вы, я же понимаю.

На углу Заиковки я остался ждать трамвай, Кучеров со своей спутницей наискось пересек Змиевскую к остановке автобуса, подошел мой трамвай и я уехал.

Больше из дому я не отлучался, лишь съездил в городские кассы за билетом и ходил за хлебом и продуктами. Большую часть дня мы с Лизой были вдвоем.

— Папин архив тоже сгорел? — спросил я ее.

— Нет, не сгорел. Гриша, когда переезжал в Крым, сам разобрал свой архив, большую часть выбросил, с собой взял самое необходимое, а остальное оставил мне на хранение. Я храню его у себя вместе с рецептом Чехова.

— И рецепт уцелел!!.. Вот хорошо! А я-то думал, что и он сгорел.

— Нет, нет, не сгорел, не беспокойся. Когда перебирали наш архив, я рецепт с архивов Гриши не трогала, он так и оставался у меня все время.

— Он и сейчас у тебя?

— У меня. Где-то у меня, вот только найти не могу. Искала к твоему приезду, все, кажется, перерыла и не нашла. Куда я его только запроторила — ума не приложу. Но ты не беспокойся — найдется. Он не сгорел, цел, невредим, и никуда деться не мог. У меня в моих захоронках. К твоему возвращению из Киева постараюсь найти.

6.

Накануне моего отъезда, вечером, мы засиделись, и Нина с Галей снова заговорили о том, как хорошо бы нам с Марийкой устроиться в Харькове. Живя на Урале, чем дальше, тем больше чувствовал, что, кроме Марийки, самые близкие мне люди на этом свете — сидящие сейчас со мной за столом да еще Федя Майоров, а моя прошлая жизнь среди них всегда казалась само собой разумеющейся и настолько естественной, — будто другой и быть не могло, — что я только сейчас удосужился поинтересоваться:

— А как я попал к вам из детского дома? Вернулся папа и забрал меня?

— Ой, нет, — тихо сказала Галя и покачала головой.

— Не так это было просто, — сказал Сережа.

— Как мы узнали, что тебя отдали в детский дом, я уже не помню, — сказала Лиза, — но узнали: дурные вести не лежат на месте. Жили мы еще в Ростове. Кажется, написал кто-то из знакомых.

— Надя Ступина мне написала, — сказала Галя. — Она встретила кого-то из Кропилиных, кажется Катю.

— Новость нас переполошила, — продолжала Лиза. — Твоим дедушке и бабушке и нам с Сережей хотелось взять тебя к себе еще когда ты жил в Сулине, но тогда об этом нечего было и думать, другое дело — теперь. И Гриша писал, что хочет вернуться. А тут мы решили, что пора и нам возвращаться — там наш дом, который по новому декрету должны нам вернуть, и Сережа как раз собирался в Харьков хлопотать о возвращении дома и устраиваться на работу.