Конспект

– От вас не секрет, но об этом лучше потом, когда вы познакомитесь с городом.

Беловол выхлопотал на день бобик – крытую брезентом легковую машину с маленькими окошечками. Мы объездили весь город, за исключением правого берега – туда на машине не поедешь. Часто останавливались, Дмитриевская делала пометки на копии генплана, а я на ветру придерживал синьку. По Вознесенке и Соцгороду много ходили.

Шли по будущему косому бульвару, пришлось перебираться через глубокую выемку с шоссе, трамвайными путями и крутыми откосами. Я хотел помочь Дмитриевской, но она и взбиралась и спускалась быстрее меня. Вдвоем помогали Ярославскому.

– Не жалеете, что поехали? – спросила Дмитриевская.

– Нет, не жалею, – ответил он, тяжело дыша. – Не все же время будем лазить через выемки.

Объездили руины заводов, побывали на Павло-Кичкасе и Запорожье Левом, оттуда ехали дорогой, которую мы с Сабуровым прошли пешком. Остаток дня колесили по другим окраинам. На самой южной, у совхоза имени Сталина, возле которого в огромной балке немцы расстреляли тысячи евреев, цыган и многих других, шофер сказал:

– Давайте возвращаться, кончается горючее.

Но мы уже объездили все, что я хотел им показать и сам посмотреть. И подумал: вот теперь я, наконец, видел весь город. Вернулись в сумерки.

На другое утро, когда мы шли из столовой, Сабуров спросил:

– Как вам город?

– Города еще нет, – ответила Дмитриевская. – Бесконечный конгломерат поселков с огромным селом в центре и с краю – Александровск. А сколько бараков!

Мы впервые услышали афоризм, в дальнейшем получивший широкое распространение: ничто не вечно под луной, кроме временных бараков.

– Если говорить о государственном жилом фонде, – сказал Ярославский, – впечатление такое, что и до войны первое место в нем занимали бараки. А теперь и подавно. Сколько надо строить! И это почти во всех городах, побывавших в оккупации.

– Ну, а Соцгород?

– Такая концентрация сожженных домов! – сказала Дмитриевская. – Все подряд, ни одного уцелевшего… Кроме бараков и этой Собачевки. Кажется, Мелюстиновка называется. Планировка, характер застройки – все это понятно. Но впечатления о нем я еще не составила. Понимаете, как бы это сказать…

– Все заслонило его нынешнее состояние.

– Совершенно верно. А тут еще полное безлюдье и тишина. Жуть! Но какие богатейшие возможности создать очень хороший, просто прекрасный город! И здорово генеральный план решен. Вчера, во время поездки, я все время мысленно переносила его в натуру, и он только выигрывал. Вот этот косой бульвар. Он меня смущал: он один такой и выпадает из системы планировки. А в натуре он не только уместен, но просто необходим. Молодец, Иван Иванович!

– А кто это? – спросил я.

– Малоземов. Главный архитектор генерального плана, один из наших выдающихся градостроителей.

– А где он сейчас?

– Воюет, кажется.

– Жив?

– Не знаю. Да! Григорий Георгиевич! По трассе этого бульвара стоит старинная церковь, не доходя до нее и открывается вид на днепровские дали. А на генплане ее нет. Ее надо постараться сохранить, это наша общая забота. Интересно, когда она построена? Надо указать в пояснительной записке.

– В начале прошлого столетия, во всяком случае – в первой половине, – сказал я.

– Откуда у вас эти сведения?

– А я еще помню лекции по истории архитектуры.

– Ну, это в пояснительную записку не внесешь. А где вы учились?

– Да на градостроительном отделении.

– А в Московском архитектурном такого отделения не было, – сказал Сабуров. – Во всяком случае, когда я там учился.

– И слушали лекции Эйнгорна? – спросила Дмитриевская.

– Один семестр, а потом он умер.

– Мы бегали в дом архитектора на его лекции. В Художественном градостроение не читали.

– Жаль, – сказал я, – что Днепр не виден в начале косого бульвара, значит – не будет виден и с центральной площади.

– Вам как мед, так и ложку. Днепр с площади будет угадываться, а бульвар притягивать к себе. Идете по бульвару в ожидании Днепра, наконец, он открывается, и чем дальше, тем больше. Решение интересное с хорошей интригой. Не обязательно сразу трубить во все трубы.

Мы засмеялись.

– Вы не согласны?

– Нет, почему же? Засмеялись от удовольствия: у вас очень удачное сравнение.

– Так архитектура, вообще, сродни музыке.

– И градостроение?

– А как же! В градостроении это уже не отдельные голоса или инструменты, а хор или оркестр.

– Ха! Это слова Эйнгорна.

– Да, Эйнгорна. Но это верно.

– Нашим городам до симфонии… – сказал Сабуров.

– А Ленинград? Да и Киев.

– И Тбилиси, – сказал я.

– Пожалуй, и Тбилиси, – сказал Сабуров.– Хотя немного сумбурная.

– А вот о Харькове этого не скажешь, – сказала Дмитриевская. – Хотя застройка и сумбурная.

– Но отдельные фрагменты есть.

– Какие?

– Университетская горка, включая монастырь. Вид с Гимназической набережной. Сумская у сада Шевченко.

– А площадь Дзержинского?

– А там такой диссонанс!

– Да. Если ветеринарный институт когда-нибудь уйдет, то уж гостиница останется.

– Лидия Николаевна, вы играете? – спросил Сабуров.

– На рояле, но не очень.

Мы уже были в помещении. Дмитриевская продолжала: