Конспираторы

Троллейбус причалил к осыпающемуся, салатного цвета зданию Кунсткамеры, и читающая публика сплющенным горохом посыпалась из дверей – мне вломили локтем под ребро, чуть не оторвали лямку портфеля, но я выбрался на набережную без ощутимых потерь. На самом деле, я мог взять частника или такси, по инструкции это было запрещено, но почти не опасно в наступившие новые времена. Так, немного, чуть-чуть.

Протопав по набережной (выщербленный асфальт, романтический весенний ветер, полыньи во льду) мимо грязного, загаженного птицами ампира Академии наук, я свернул, как всегда, на Менделеевскую, и, хотя опаздывал, на всякий случай сделал крюк (слева сад, клиника Отто), пройдя по переулку мимо входа в Кунсткамеру, огляделся через плечо – все нормально, никого…

«Память»

Чуть позднее – сначала в Румянцевском саду на Неве, потом в сквере за Академией художеств – устраивало митинги невиданное доселе национал-патриотическое общество «Память». У них была даже специальная форма – черные рубашки и черные сапоги, большинство персонажей – с окладистыми бородами: это производило впечатление новый театр: народ собирался сотнями.

В этом была своя эстетика.

Они вещали об утраченных традициях, о разрушении Святой Руси, исконно русского духа, о порушенных храмах, великих соборах и церквях, разгромленных коммуно-жидовской властью. Народ безмолвствовал – изредка раздавались выкрики из толпы, но они тонули в общей атмосфере то ли недоумения, то ли одобрения.

Худой усатый человек в черной форме витийствовал:

– Соотечественники! Мы все собрались здесь, чтобы выразить свое отвращение к идеологии сионизма, осужденной в 1976 году ООН и ее председателем Куртом Вальдхаймом … Мы ничего не имеем против евреев, они даже есть в нашем обществе, они тоже выступают за воскрешение Святой Руси! Сегодня у нас важный день – мы должны утвердить эмблему нашего общества… Вот, посмотрите, – он хотел было развернуть плакат… Но тут из толпы, из первого ряда невзрачный мужичонка с бородкой, лет шестидесяти, словно только что вылезший из леса, поднял руку и произнес:

– А я в качестве эмблемы предлагаю Ленина! Лучше русского имени не найдешь!

Гоголевская немая сцена. Усатый оратор в шоке замер с полуразвернутым плакатом – казалось, сейчас его хватит «кондрашка», но через мгновение опомнился:

– Ты со своим Лениным иди в райком! Там тебя поймут, а нам хватит – просидели под ним 70 лет, достаточно! Хуже русофоба не было… Так вот, соотечественники, пока мы с вами тут лясы точим, наши друзья из Омска прислали эмблему нашего общества… Посмотрите, – он развернул плакат, – как славянский меч изнутри разрубает шестиконечную сионистскую гидру… Каково, а?

Тут усатый оратор начинает заводится, доходит до кипения:

– Соотечественники! Ответьте мне на вопрос, почему же мы, русское большинство, всегда внизу, а евре..

Сзади слегка по плечу – режиссер по кличке Револьверов: «Сионистское»!

– Да, – опомнился оратор – а сионистское меньшинство всегда наверху?! Почему, ответьте мне, соотечественники!..

После всех торжественных речей народ разбивался на группы, начиналось вавилонское столпотворение, демократы против патриотов, «монархисты» против «сионистов» все орали так, что перекричать друг друга было невозможно.

Молодой человек демократического вида кричал – что вы все инородцы, да инородцы! Кто строил Петербург, кто строил дворцы?! Кто построил Академию Художеств? Он кто, русский? Вален де ла Мотт?!

Стоявший рядом мужичок, в легком подпитии садивший «Беломор», внес коррективу:

– Но-о не ев-врей!

Иногда случались легкие потасовки. Затем питерское общество откололось от московского. В первопрестольной неделимая и соборная «Память» раскололась на несколько самостоятельных сообществ, причем некоторым расколам сопутствовали серьезные мордобои. Соборность приказала долго жить. Позднее один из важных людей с Лубянки приписывал заслуги в разрушении «Памяти» исключительно своей команде.

Но вначале, в Питере, два десятка людей в черных сапогах и рубашках вызывали искренний страх.

Диверсанты

Это неудивительно, лет с четырнадцати, раньше или позже, мы все становились «западниками». Все навязываемое нам советское – иногда отождествляемое с русским ничего, кроме раздражения, не вызывало. Патриотизм распространялся только на футбол, хоккей и некоторые фильмы. Литературу, вдалбливаемую в школе, мы не очень любили – насильно мил не будешь. Никакого выбора не существовало – все, что нас интересовало, приходило из-за железного занавеса. Сначала пластинки: рок, поп, блюз и соул. И одновременно книги.