Конспирация, или Тайная жизнь петербургских памятников-2

Итак, первый вкладчик имел определенные заслуги, никак не связанные с номером очереди в сберегательную кассу на момент ее открытия. О важности его заслуг свидетельствует тот факт, что Николай Антонович попал в знаменитый «Русский биографический словарь» А. А. Половцева, а это вам не фунт изюма. Посвященная ему заметка из девятого тома (1903) этого двадцатипятитомного труда, содержащего биографии тысяч лиц (далеко не все они удостоились памятников), послужила источником для большинства сообщений о нем в Интернете. О том, что Кристофари первым пришел в сберегательную кассу, в словаре Половцева ничего не сказано. Зато говорится, что он был почетным опекуном, составителем «собрания постановлений, относящихся к ссудной казне со времен ее учреждения в 1772», занимался ревизией документов и вкладов этой казны, заведовал канцелярией Опекунского совета, работал над составлениями проектов, работал в комиссиях и т. п. Отмечается его деятельность по улучшению быта рабочих на принадлежащей ему карточной фабрике. Иными словами, достойный был человек, имел заслуги, иначе бы не попал в том, составленный через двадцать с лишним лет после его смерти.

Заметка небольшая. По сравнению с иными статьями из словаря – совсем маленькая. В конце каждой статьи даются ссылки на источник, иногда в большом числе, а здесь всего одна – на номер газеты «Голос» за 1881 год. Соотнеся номер газеты с датой смерти, предположил я, что там некролог. Может быть, в нем есть что-нибудь другое о Кристофари?

Сделал заказ. И получил отказ. «За ветхостью». Стал объяснять, что мне всего-то на одну полосу взглянуть надо, не собираюсь я листать подшивку. Девушка, отказавшая мне в «Голосе», поговорила со своим начальником, и он сам пошел за газетой. Вернулся с пустыми руками. «К сожалению, очень ветхо. Никак не получится». – «Как же так? – удивляюсь. – Я уже заказывал “Голос” за 1865 год, и подшивка была в отличном состоянии». – «Так тогда на хорошей бумаге печатали, а это уже самый конец, перед закрытием. Плохая бумага, недолговечная». – «Неужели, – спрашиваю, – даже одну заметку посмотреть нельзя?» – «Нельзя. Бумага в труху превратилась. Не снять со стеллажа, рассыпается». Посоветовал мне обратиться в библиотеку Академии наук (вряд ли, думаю, там лучше бумага) или обратиться через коллектор в Москву. Но я, поразмыслив, решил, что не надо. Зачем без толку тревожить тень человека? Нужен мне этот некролог?

Пусть все останется как есть. Так даже лучше, выразительнее… Вырисовывалось что-то парадоксальное. Человеку памятник отлили в бронзе, даже два, а память о нем превратилась в труху… Какая-то метафора угадывается, нет?..

Я и так перед Николаем Антоновичем имею небольшой грех… дурномыслия. Когда листал тома «Великой реформы», обратил внимание, что в одном есть мелко напечатанные исправления, относящиеся к ошибкам в предыдущем томе. При всей капитальности издания мелких технических промахов избежать не удалось. Но кто читает исправления отпечаток и им подобное? И тут я подумал: а вдруг в одном месте под маленькими портретиками перепутали подписи? Почему бы мне не заглянуть в пятый том на предмет исправлений? Вдруг подпись «Н. А. Кристофари» и соседскую подпись «А. К. Гирсъ» перепутали, поменяли местами, о чем и извещают в следующем томе? Гире похож на Чаадаева, у него вообще нет бакенбард, совершенно иной тип лица, чем Кристофари. А вдруг памятник поставили не тому? Вот это был бы сюжет! И он мне показался настолько убийственным, что я сам в него немедленно поверил и торопливо обратился к пятому тому, чтобы подтвердилась моя догадка о невероятной ошибке в четвертом… Но это морок на меня нашел. Никакой ошибки не было. Кристофари был Кристофари.

Каюсь в непотребных мыслях, ведь я им нехорошего пожелал – покойному Кристофари и почитателям его памяти как первого вкладчика.

(Хотя ну ничего не могу с собой поделать. Я ведь и сейчас не на все сто уверен, что всеми портретами членов тех комиссий, давно-давно почивших в бозе, располагала редакция «Великой реформы», а надо было что-то публиковать… Уж очень один похож на Чаадаева, а другой вообще какой-то… словно из книжки Диккенса… Но нет. Не надо об этом.)

И еще одна картина представилась мне, и трудно мне от нее избавиться.