Конспирология бытия (СИ)

Суть аксиомы Б. Спинозы можно выразить и по другому. Все, что познается рационально, познается через тождество. И если мы публично отказываемся от принципа тождества, но продолжаем мыслить в рациональных схемах, как это делают постмодернисты, то, в лучшем случае, это самообман, или, хуже того, лукавство.

Чтобы мыслить строго рационально, мы должны мыслить в границах тождеств, постоянно отождествлять нетождественное. Процедура отождествления нетождественного как раз и означает соизмерение несоизмеримого. Это всегда насилие, даже простое определение вещи разрушает ее, поэтому измерение не столько измеряет, сколько конструирует. Это и приводит к эффекту соотношения неопределенностей: чем определеннее вещь в измерении, тем неопределеннее (для нас) ее первообраз.

В рациональном знании "вещь" опосредствуется, и пропущенная через "мясорубку" теории она похожа на себя не более, чем бифштекс на индийскую корову. Но верно и то, что человек способен увидеть вещь без посредников - в обход абстракций, а также чувств, ощущений, представлений и т. п. Такое видение феноменологи (и психологи) называют "гештальтом", но в герменевтике его толкуют немного иначе. "Это не гештальт, - пояснил в одной из дискуссий В. В. Бибихин, - потому что гештальт - это форма. Это очень близко, да. Но "гештальт" - это психологизация того более, гораздо более кардинального обстоятельства, того зрения раньше, как бы. Оно настоящее, оно - полноценное зрение, оно ничуть не хуже, чем так называемое чувственное зрение. Но оно - зрение ... вещи в ее бытии. Мы как бы прикидываемся дурачками, мы себя делаем глупее, чем на самом деле есть. <...> Эти вещи никак не выводимы из восприятий, наука их поэтому не признает. Но тем не менее это настоящее созерцание, более полноценное, чем чувственное... Разве вещи - это не бытие? Если мы будем расправляться с вещами, отправляя их, скажем, в область онтического - т. е. низшего, то у нас так ничего и не останется. Никакого бытия не останется. Вещи - и есть бытие".

Вещь причастна человеческому бытию потому, что: а) то и другое причастно миру как целому; б) человек и мир соразмерны. "Причастное" в данном случае означает, что: а) целое порождает свою часть; б) в части "светится" (проявляет себя) целое; в) части между собой синхронны. "Соразмерность человека и мира" означает то же, что эйнштейновская формула "Нет иной Вселенной, кроме Вселенной для нас". Таковы самые общие контуры концептуализации, которая выводит, на наш взгляд, проблему из тупика. Она (концептуализация) позволяет преодолеть: 1) непроницаемость кантовской "вещи-в-себе"; 2) несовместимость res extensa и res cogitans Р. Декарта.

Обрисованная здесь концептуальная схема избегает трудностей "гештальтного" подхода (он, собственно, и есть феноменологический подход). Но Т. Кун, кстати, берет за основу именно идею гештальта:

"Поскольку новые парадигмы рождаются из старых, они обычно вбирают в себя большую часть словаря и приемов, как концептуальных, так и экспериментальных, которыми традиционная парадигма ранее пользовалась. Но они редко используют эти заимствованные элементы полностью традиционным способом. В рамках новой парадигмы старые термины, понятия и эксперименты оказываются в новых отношениях друг с другом. Неизбежным результатом является то, что мы должны назвать (хотя термин не вполне правилен) недопониманием между двумя конкурирующими школами. Дилетанты, которые насмехались над общей теорией относительности Эйнштейна, потому что пространство якобы не может быть "искривленным" (но дело было не в этом), не просто ошибались или заблуждались. Не были простым заблуждением и попытки математиков, физиков и философов, которые пытались развить евклидову версию теории Эйнштейна. Пространство, которое подразумевалось ранее, обязательно должно было быть плоским, гомогенным, изотропным и не зависящим от наличия материи. Чтобы осуществить переход к эйнштейновскому универсуму, весь концептуальный арсенал, характерными компонентами которого были пространство, время, материя, сила и т. д., должен был быть сменен и вновь создан в соответствии с природой. Только те, кто испытал (или кому не удалось испытать) это преобразование на себе, могли бы точно показать, с чем они согласны или с чем не согласны. Коммуникация, осуществляющаяся через фронт революционного процесса, неминуемо ограниченна... <...>