Константин Коровин вспоминает…

- Вздор, - выпив рюмку водки, сказал Павел Александрович. - Шутки все.

- Нет, простите, это не шутки, - заметил молодой человек в куртке. - Я не верил, думал, все ерунду говорят. А сам попал. Землю мерил - лесные участки, - две недели меня водило вот тут недалеко.

- И неужели вы, молодой человек, землемер, верите, что кто-то водит, лесовые разные?…

- Нет, не верю. А вот теперь ночью… ну-ка, пойдите к оврагу в лесу… Там мостик есть старый, яма на реке… Там в старину раньше мельница была. Останьтесь там ночевать одни. Какая вас хватит жуть… А что это такое, жуть?… Отчего она входит? Ну-ка, скажите.

- Я никакого такого лесового никогда не видал, - сказал Герасим, - но есть место… ох!… Когда запоздаешь, так идешь по ем… прямо волосья на голове становятся сами… и кажинный раз… И что такое, думаю, почто это?… А вот и незнамо!… Чисто за тобой кто идет, пугает, так что оглянуться боязно. А вот никого нет… А чего это?

Лесничиха принесла крынку молока и поставила на стол.

- А заводит у вас тут в лесу, тетенька? - спросил Василий Сергеевич лесничиху.

- Тута у нас кругом лесу, лесу - все лес… и заведет… И кто знает, как кружит… Вот спросите его, - показала она на мужа.

- А ты видел лесового когда? - спросил Василий Сергеевич лесника.

- Лесового не видал я никады. А заводило меня немало в лесу. Вот на покосе, у леса тут, недалече, у речки - покос. Пойду рано-рано. Ну возьмешь бутылку, от усталости сил набраться. Ну, взял раз и спрятал в стог. Косишь, косишь… Полудня пришло. Закусить надо. Достал из кошелки ватрушку, яйцо, грибков-груздей. У стога, думаю, отдохну, закушу. Полез, ищу бутылку глотнуть. Глотнул - чего… вода! Вот, это кто? Он, сукин сын, лесовой выпил. Да чего еще - слышу, в лесу смеется. Я туды. Думаю, постой… Да с косою, за ним. А он дале смеется. Бегу. Устал. А он дале… Ну, вернулся… И закуски нет. Вот что он делает, а? А видать - нет, не видал. И какой он - не знаю. Только жулик - это верно, лесовой-то.

- Сапожник недалеча, Серега, живет. Мастер хороший, - вступила в разговор лесничиха. - Сапоги шил новые, для трахтирщика Треухова. В Лавцы понес ему. Ну, отдал. Ну, тот ему заплатил, да и спрыснули сапоги, выпили. А Серега разгулялся, да все деньги и пропил. Наутро раа-но домой пошел, выпивши. Идет и песни поет… Только на мостик ступил, в овраге тута… слышит, а за ним кто-то идет и говорит: «Пропил сапоги-то…» Серега оглянулся и видит, за ним сапоги-то его идут одни… Он с моста - прямо в воду и орет «караул»… Слышно нам. Вот он, - указала она на своего мужа, - и побег, да его и вытащил. Его в Петров возили, в больницу. У его горячка от страху приключилась.

- Ну, это черт знает, что такое! - сказал, встав, Василий Сергеевич. - Сапоги одни ходят. Как к вам ни приедешь, все чертова чепуха начинается. Места находите! Невиданно.

- Это компас привел. Я-то тут при чем.

- Да уж и компас. Я теперь по компасу этому твоему ни шагу, - сказал Тучкову Василий Сергеевич.

- Позвольте, позвольте… - обиделся Павел Александрович.

И, обратившись к землемеру, протянул ему компас.

- Вот, посмотрите, - плох компас? Прошу вас.

Землемер посмотрел на компас, повертел, в руках и сказал:

- Это не компас.

- Как не компас?

- Нет, это беговые часы для скачек.

- Что ж это такое? Как же это? А ты, Павел, нас водишь! - засмеялись мои друзья.

Павел Тучков взял часы, спрятал их в футляр, обиженно посмотрел на всех нас и сказал:

- Ну, довольно, довольно.

Человек со змеей

Ранней весной в Москве, когда на крышах тает снег и сохнут мостовые, когда солнце весело освещает лица и желтые тулупы торговцев на Грибном рынке, когда синие тени ложатся на мокрую мостовую от возов с бочками, от крестьянских лохматых лошаденок, приехавших из деревни со всякой снедью, грибами, капустой, курами, яйцами, рыбой, - любил я смотреть на рынке пеструю толпу простых деревенских людей.

И всегда мне хотелось весной поехать к ним, в деревню, где голубая даль, где распустилась верба, куда прилетели жаворонки. Как хорошо, как вольно там. Уж мчат ручьи, весело и вольно шумя, блестящие воды. Далекие утренние зори полны зачарованной радости. Яркой красою разливаются зори над далекими лесами, перед восходом святого солнца. Как хорошо ехать проселком, весенним лесом, видеть сухие бугры и бревна изб. А одна московская очаровательница мне сказала, что она не любит весны - «Так грязно, лужи, ростепель», - и что поедет она в Баден-Баден. Там ровные дорожки, покрытые желтым песком, и так приятно ходить под зонтиком…

Надоело в Москве. Надоело все: и театры, и умные картины передвижников, и то, что сказал Толстой, только один рынок Грибной нравится мне: в нем жизнь земли. И накупил я груздей, рыжиков, снитков, балык, кочанной капусты, моченых яблок. Все, что нужно. Так хочется есть весной. И еще купил - большого ручного живого зайца, который ест из рук капусту. Посадил его себе за пазуху в шубу, сел на извозчика и поехал к Бузинову.

Бузинов - торговец. Торговля удочками, крючками, вершами; маленькая лавчонка помещается у берега Москва-реки, за Каменным мостом, за плотиной.