Константин. Вторжение

Прокручивая в очередной раз в голове разговор с Меншиковым, я тщетно силился понять, все ли сделал как надо, нельзя ли было разыграть эту партию по-другому и не находил ответа. Все-таки старый интриган меня подловил. Телеграмма от государя — это серьезно. Никто, включая и меня, не может напрямую пойти против царской воли. Так что какое-то время придется светлейшего потерпеть. То, что он справится, надежды никакой нет, но пока об этом известно только мне.

С другой стороны, главнокомандующим все равно остаюсь я. Если Александр Сергеевич хочет рулить армейцами, так и флаг ему в руки! И если сам облажается, так и пусть и ответ держит. Правда, такая скользкая сволочь и в этом случае может вывернуться, но тут как говорится, будем поглядеть.

— Кто главный? — после недолгой паузы спросил я.

— Ваше императорское высочество! — не колеблясь, ответил князь.

— И мои приказы обязательны к исполнению?

— Вне всякого сомнения! Если они, конечно, разумны… нет не так, — спохватился Александр Сергеевич. — Сообразуются с военным искусством и сложившейся обстановкой!

— Хитришь, светлейший. Мой приказ о разорении Евпатории был правильным?

— Не могу не признать, что да. Тут уж я виноват, ничего не скажешь. Не решился поставить под сомнение неприкосновенность частной собственности. Такое под силу только молодым и бесстрашным, как ваше высочество…

Надтреснутый и, в общем, не особо приятный голос безбожно льстившего Меншикова стал слащавым. Не знаю, как ему удалось очаровать отца, но на меня его приемы не действовали совершенно.

— Вот и славно. Тогда изволь немедля выпустить приказ о наказании генералов Халецкого и Бутовича с занесением оного в служебный формуляр.

— Помилуйте, Константин Николаевич, но за что⁈

— За неисполнение приказа главнокомандующего.

— Простите великодушно, но какого именно приказа⁈

— А ты не знаешь?

— Ни сном, ни духом!

— Изволь, расскажу. Я ведь в Евпаторию не только 57-й казачий послал, но и оба гусарских полка. И что характерно, никто из них и шагу не сделал в том направлении. А теперь эти два павлина в ментиках, вместо того чтобы с неприятелем переведаться, сидят за нашим столом и мадеру лакают! Слава богу, Тацына оказался дельным офицером и без них управился. Так что, если ты и впрямь согласен служить под моим началом, соблаговоли их немедля примерно наказать. Своей властью!

— Кажется, я понимаю, в чем дело, — попытался вывернуться Меншиков. — Они выше чином и не захотели оказаться в подчинении войскового старшины…

— А мне похрен, что они там не захотели! Тем более, что никто их целовать казачьи задницы не заставлял! Прибыли бы и приняли командование. В общем, думай что хочешь, но терпеть подобные фокусы я не намерен. Так что или ты разберешься с ним, и я займусь тобой. Понял?

— Повеление вашего императорского высочества будет исполнено! — помрачнел князь.

Прежде чем прийти сюда, он наверняка успел заручиться поддержкой армейских генералов и вот теперь вынужден сдать их. Такая вот маленькая месть с моей стороны.

Впрочем, кажется, началось. С моря доносится отдаленный гул первых залпов, которые скоро слились в сплошную канонаду. В этот момент я почти возненавидел адмиралов, выдавивших меня на берег.

— Переживаете, Константин Николаевич? — отвлек меня Истомин, прибывший вместе со мной и остальными флотскими чинами, кому не нашлось места на идущих на врага кораблях.

— Есть немного. Душа рвется туда…

— Понимаю-с!

— А ты, Владимир Иванович?

— По совести говоря, чуть не проклял орлов на эполетах. Не произведи меня государь, вел сейчас в бой «Париж». Так-то вот…

— Как думаешь, — внезапно спросил я. — Отчего Нахимов не желал сразиться с союзниками. Боится?

— Вот уж ничуть! — возмутился адмирал. — Павел Степанович страха не ведает. Тут в ином дело…

— И в чем же?

— Ваше высочество позволит мне быть откровенным?

— Меньшего и не жду!

— Это все еще со времен Наварина повелось. Мы тогда все на «Азове» служили, под командованием Лазарева, светлая ему память! Павел Степанович, изволите видеть-с, в лейтенантах ходил, Владимир Алексеевич мичманом, а я, многогрешный, и вовсе только гардемарином успел стать. Но команда у нас была лихая…

— Так что?

— А вместе с нами в одной эскадре англичане и французы и на любом из их кораблей дело было поставлено как бы ни лучше, чем у нас! Но ведь остальные-то наши куда как хуже были. Нет, супротив турок с египтянами и мы молодцы, а вот случись тогда переведаться тогда с союзниками, даже и не знаю, что сталось бы. Вот с той пор и сидит внутри эта заноза.

— Думаешь, не выстоим? — напрямик спросил я.

— Даже не знаю, — развел руками Истомин. — Будь жив Михаил Петрович, он, пожалуй, и сладил бы. Уж за ним-то люди пошли…

— А за мной, стало быть, не пойдут?

— Этого я не говорил!

— Не тушуйся, адмирал. Сам знаю, что не Лазарев. Таких как он даже наша земля не каждый век рожает…

— Ваше императорское высочество неверно меня поняли. Одно ваше прибытие воодушевило и флот, и армию. А уж про налет на Евпаторию и говорить нечего. Офицеры с матросами в себе силу почуяли, а это дорогого стоит!