Турецкое правительство (Саид-паша), имея перед собою единый фронт Англии, Франции и России, проявляло готовность к сближению с Англией и — через нее — с Россией, но, в то время как уже была пущена в ход идея турецко-антантского соглашения о восточно-средиземноморских интересах (по образцу англо-испанского — о западных), оно одновременно, по сведениям Чарыкова, вело переговоры о сближении с более надежным партнером — с Германией.
Затруднительность гарантировать Турции ее территориальную неприкосновенность обусловливалась состоянием ее в войне против Италии, сближение с которой, разумеется, было неизмеримо важнее для держав Антанты, чем сближение с разгромленной Турцией. На вопрос Никольсона, как русское правительство представляет себе осуществление такой гарантии целости Турции по отношению к Италии, Бенкендорф должен был ответить откровенным признанием, что он и сам этого не знает, но что он «убежден, что нынешние наши отношения с Италией исключают всякую возможность каких-либо враждебных действий по отношению к этой стране»[79].
Турецкое правительство действительно выразило желание примкнуть к Антанте, при условии, однако, чтобы последняя поддержала ее против Италии в момент мирных переговоров, от чего Грэй, разумеется, категорически отказался. Таким образом, Турция, совершенно изолированная, не нашедшая защиты ни в одной из двух группировок европейских держав, превратилась в легкую добычу для ближайших своих соседей, и вопросом дальнейшего ее существования сделался вопрос о вхождении ее в одну из этих группировок.
В петербургском Министерстве иностранных дел также не представляли себе реальных результатов выступления в Константинополе и потому решили «использовать теперешнее политическое положение для того, чтобы побудить французское и английское правительства изложить — и притом письменно — в совершенно конкретной форме свою точку зрения на вопрос о Проливах, совершенно независимо от могущего быть заключенным соглашения между нами и Турцией». Мысль Грэя о «предварительном» соглашении с Турцией при этом признавалась даже крайне неудобной. С другой стороны, Нератов пояснял в письме от 2 ноября 1911 г., что дело идет не о срочном решении вопроса, а об уяснении «условий», при которых этот вопрос может быть решен. «Постараюсь, — отвечал Бенкендорф, — хотя все еще трудно подвинуть английское правительство на принципиальные обязательства в отношении будущих возможностей; сделаю попытку, но не уверен в ее успехе». Утешение он находит в той перемене, которая произошла в Лондоне за последние два года: в 1908 г. Грэй сказал, что когда-нибудь русские пожелания исполнятся, но теперь еще «слишком рано», теперь он не говорит «слишком рано», а заявляет о своей готовности действовать. Но действовать можно лишь при благоприятных обстоятельствах; он надеется, что они наступят, пока вопрос отсрочен, и т. д. Таким образом, при поражающей Бенкендорфа перемене в отношении России вообще вопрос о Проливах почему-то не трогается с места. Для объяснения этого странного обстоятельства Бенкендорф ссылается и на упрямство Грэя, и на «традиционный метод», но совершенно игнорирует сделанное по поводу проекта возражение, что в случае войны Черное море превратится в закрытое убежище для русского флота; он надеется, что теперь это возражение если и будет выдвинуто, то не англичанами. В конце концов он признается, что не отдает себе отчета в том, как можно использовать для данного вопроса несомненное стремление английского правительства укрепить и даже расширить сближение с Россией; все же он считает возможным достигнуть общего соглашения о Константинополе, Балканах, а может быть, и Малой Азии взамен предоставления Англии «Египта и т. д.»[80].
В совершенно секретном письме Извольскому от 28 ноября 1912 г. Сазонов сам характеризует русскую политику по вопросу о Проливах следующим образом [81]:
«С самого начала кризиса мы не упускали из виду, что война может повлечь за собою изменение режима Проливов. В то же время мы опасались, однако, возбуждать этот вопрос раньше, чем вполне определятся размеры успехов балканских государств, вероятность занятия их войсками Константинополя и отношение других великих держав к событиям на Балканах. Это соображение внушило нам известную сдержанность по отношению к английскому предложению обсудить вопрос о возможности интернационализации Константинополя и о новых гарантиях пользования Проливами. По нашему мнению, основные интересы России не могут быть защищены в Проливах никакими договорными гарантиями и статьями, так как последние всегда могут быть обойдены; и мы должны всегда иметь в виду — какая реальная сила в действительности может обеспечить установленный в Проливах режим от каких-либо нарушений.