Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том I

За год до этого, когда французская партия войны добивалась от русского правительства доказательства «готовности», в Париже существенно облегчили предъявление такого доказательства нетерпеливыми заявлениями: «Мы готовы, — что же вы? решайтесь!» Но «французов» было мало. Нужно было «иметь в кармане» англичан, англичане же всю свою политику строили на том, что за ними будет последнее слово, что они останутся, следовательно, господами положения и они будут до конца диктовать условия и своим противникам, и своим друзьям. Теперь англичане настаивали, напоминая прежние отступления русского правительства (Адрианополь — «Кагул» и «Ростислав») и требуя раскрытия карт: как далеко вы намерены идти? готовы ли вы идти до конца? Но единственный ответ, который теперь мог им дать Сазонов, был: да, мы решили идти до конца, но — вслед за вами.

В ответ на это англичане могли искать другие политические комбинации, более выгодные для себя. Открывалась, следовательно, новая перспектива: вместо блистательного окружения Англией и Францией царская Россия очутилась бы в мрачном политическом и финансовом одиночестве, окруженная со всех сторон врагами и опасностями; вместо соблазнительной возможности, в результате общей свалки, водрузить победный стяг романовской империи в подлежащем месте, по соглашению с доблестными союзниками, — полное падение престижа и династии, и империи, и необходимость изыскивать новые способы спасения не только от внешних, но и от внутренних врагов и кредиторов.

Как трудно было уклониться от заявления своей «готовности» в 1912 г. — и притом дважды, — мы хорошо знаем. С каждым разом это было вдвое труднее; свободы выбора не оставалось; нужно было очертя голову бросаться в одну из двух великих неизвестностей: мир и одиночество или блистательная Антанта и война. Сазонов прямо говорил в своей записке: если мир, то «каждая из них (держав Тройственного согласия) будет стараться искать иных обеспечений своих интересов в соглашениях с державами противоположного лагеря».

И все же благоразумие восторжествовало: заявленной генералами готовности к единоборству не было дано хода. Очевидно, не только у Коковцова, но и у Сазонова это заявление не рассеяло убеждения, что если на одном пути «гибельные последствия», то и на другом — «величайшее бедствие». И, что самое главное, это заявление было, очевидно, вынужденным. Окрики из Парижа: чем вы там занимаетесь? о чем вы думаете? собираетесь ли вы отдать в жертву австрийцам и упустить навсегда, как боевую единицу, Сербию, а вместе с нею и все балканские государства? — должны были подействовать на призванных решать вопросы о войне, когда к этому присоединилась прямая угроза «перестать разговаривать» с русским правительством и предоставить его собственной судьбе. Ведомство Сухомлинова давно «готовилось», поглощая огромные средства, и когда-нибудь должно же было заявить, что оно готово. Не ясно ли, что легче было это заявить тогда, когда рядом были «готовые» уже до нетерпения французы, оценивавшие именно в это время шансы борьбы оптимистически, а сверх того, до известной степени, наготове была и Англия, если и не обеспечившая своего участия в начальных выступлениях, то действительно не имеющая возможности допустить полного поражения своих сотрудников[95].

В этом же смысле заслуживает особенного внимания докладная записка Сазонова от 23 ноября 1913 г. по вопросу о мерах, предпринятых Турцией для увеличения своего флота. В записке этой говорится, что, благодаря междоусобной войне между балканскими государствами, Турция улучшила свою границу в смысле защиты Константинополя и Проливов, вследствие чего отпала болгарская опасность, но осталась опасность греческая, с моря. Общее положение Турции заставляет все державы учитывать возможность окончательного падения Османской империи и озаботиться заблаговременным обеспечением своих прав и интересов в различных областях Малой Азии.

«Этим объясняется усиленная деятельность Германии, Италии и даже Австрии, доселе не имевшей интересов в Малой Азии, создать и упрочить основания политических притязаний в будущем дележе Османской империи.

Сомнение в прочности и долговечности Турции связано для нас с постановкой исторического вопроса о Проливах и с оценкой всего значения их для нас с политической и экономической точек зрения… Едва ли в России найдется ответственный политический деятель, который не признавал бы, что, в случае изменения существующего положения вещей, Россия не может допустить разрешения вопроса вопреки своим интересам, иными словами, при известных условиях не может оставаться безучастной зрительницей событий.