Константинопольский Патриархат и Русская Православная Церковь в первой половине XX века

Митрополит Евлогий объяснял свое решение следующим образом: «Каждая Церковь и каждый епископ имеют право апеллировать ко Вселенскому Патриарху в тех случаях, когда они не находят справедливости у своей церковной власти». Но, видимо, понимая, что канонических оснований для перехода под омофор Вселенского Патриарха не было, Владыка Евлогий в воспоминаниях отмечал, что этот новый порядок управления русскими церквами и подчинение Константинопольскому престолу носит временный характер, и после восстановления общепризнанной церковной власти и нормальной церковной жизни в России русские приходы в Европе вернутся в лоно Матери-Церкви. Таким образом, как со стороны митрополита Евлогия, так и со стороны Патриарха Фотия II было заявлено, что уход Западно-Европейской епархии из юрисдикции Русской Православной Церкви является временным[208].

Московская Патриархия была официально оповещена Фанаром о принятии митрополита Евлогия в свою юрисдикцию. Представитель Константинопольского Патриарха в Москве архимандрит Василий в письме Заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородскому) от 18 марта 1931 г. обосновывал решение Вселенского престола сложной ситуацией в Церкви и указывал, что подчинение русских приходов в Западной Европе Константинопольской Патриархии является выходом в условиях «инославной пропаганды и возобновления антиканонических попыток из Карловиц для подчинения русских православных беженцев своему вредному, как в церковном, так и в политическом, во вред Советскому Союзу, влиянию». При этом о. Василий, выражая спорные претензии Фанара на всемирную юрисдикцию, писал, что «на основании канонических правил всякая епархия, находящаяся вне пределов той или иной Автокефальной Православной Церкви в Европе, обязана признать юрисдикцию Вселенского Патриарха». Кроме того, архимандрит, ссылаясь на Патриарха Фотия, гарантировал, что вмешательства в политику со стороны приходов митрополита Евлогия впредь не будет: «Мой Кириарх уверен, что все русские церковные круги в СССР будут вполне удовлетворены, а также этот образ действий будет благоприятно оценен и Государственной Властью в СССР, так как Вселенская Патриархия категорически снова запретила на будущее время всякое вмешательство церкви в политику, как канонически обязательную основу церковной жизни»[209].

Эти аргументы не убедили митрополита Сергия. Уже вскоре, 30 апреля 1931 г. состоялось постановление Заместителя Патриаршего Местоблюстителя и Временного Священного Синода по делу митрополита Евлогия, который вместе со всеми находившимися с ним в церковном общении священнослужителями был предан суду архиереев, запрещен в священнослужении до соборного суда или до раскаяния и лишен права распоряжения церковным имуществом[210]. Однако прещения Московской Патриархии не были признаны Вселенским Патриархатом.

Поступок Патриарха Фотия II также вызвал протестное послание митрополита Сергия от 6 июня 1931 г., в котором оспаривалась каноничность присоединения Русских Церквей в Западной Европе к Константинопольскому Патриархату. В своем ответе от 25 июня Фотий II обещал, что русские приходы останутся в нынешнем положении лишь до восстановления единства Русской Церкви и до созыва Собора Православных Церквей, но отказался освободить митрополита Евлогия от своей юрисдикции, фактически полностью оправдывая свой захват части Московского Патриархата: «Со стороны нашей Великой Христовой Церкви было бы неуместно и недопустимо всякое дальнейшее промедление в том, чтобы вступиться в это дело согласно ее долга и права, и в качестве канонического судии в этой области, где угрожала православному народу буря, и в качестве той, которой вверено попечение, общее попечение о нуждах Православных Церквей повсюду…». Новые послания митрополита Сергия от 15 октября 1931 г. и 1933 г., в которых убедительно доказывалось не-каноничность притязаний Патриарха Фотия, приводящих к нарушению церковного мира, остались без ответа[211].

Первоиерарх Русской Православной Церкви за границей митрополит Антоний тоже отреагировал резко негативно. В письмах графу Ю. П. Граббе от 27 февраля и 16 марта 1931 г. он с возмущением писал: «Евлогианская эпопея даже меня удивила обнаружившимся в ней непроходимым невежеством русского общества. Эти болваны совершенно не понимают, что всякое действие Вселенского Патриарха вне своего диоцеза имеет не более силы, чем действия любой кухарки, и что Святейший Фотий имел столько же права признать Евлогиевский Экзархат, как Матрена Сидорова, его кухарка. А газетные идиоты пишут: М[итрополит] Е[влогий] упрочил свое положение, утвердил его. Афонские простаки воображают и доныне, что Патриарх Фотий, сделав Евлогия экзархом своим, подчинил тем себе всю Европу, и вот они озабочены, как бы он, т. е. Евлогий, не сделал мне новых неприятностей, пользуясь полномочиями экзарха (?)»[212].