Константинопольский Патриархат и Русская Православная Церковь в первой половине XX века

Выразил свой протест и Сербский Патриарх Варнава. 14 февраля 1932 г. он писал митрополиту Литовскому и Виленскому Елевферию (Богоявленскому): «митрополит Евлогий предпринял неожиданный, противоканонический акт с поездкою его в Царьград, чтобы предать себя и управляемую им Западноевропейскую епархию под юрисдикцию Вселенского Патриарха, и мы, к глубокой нашей скорби, были лишены возможности действия. После такого образа действия митрополита Евлогия мы, в качестве главы и представителя Сербской Церкви, должны были признать невозможным иметь с ним каноническое общение. Независимо от сего, разделяя каноническую правомерность справедливого протеста Заместителя Местоблюстителя Всероссийского Патриаршего Престола, митрополита Сергия, пред Вселенской Патриархией по поводу принятия ею под свою юрисдикцию митрополита Евлогия, мы, со своей стороны, через епископов Иринея Бачского и епископа Емилиана Тимочского, наших делегатов, сделали представление Вселенскому Патриарху по поводу канонически неправомерных деяний Вселенской Патриархии, выразившихся во вмешательстве вдела автокефальной Российской Церкви…»[213].

Неканоничный образ действия Константинопольского Патриарха побудил Заместителя Патриаршего Местоблюстителя Московского Патриархата 30 сентября 1931 г. отказаться от участия в догматической комиссии в Лондоне по вопросу воссоединения с англиканами, а затем и в очередном Просиноде (Предсоборном совещании) на Афоне. В июне 1931 г. Патриарх Фотий II пригласил через своего представителя в Москве архимандрита Василия (Димопуло) на этот Просинод двух представителей от Русской Церкви (по одному от Московского Патриархата и обновленцев): «Пусть будет послан один отдельный представитель от каждой части, чтобы пред лицом всей целокупности Православных Церквей он предложил все необходимое осведомление и путем общего усилия, содействием всех братских Церквей, было достигнуто, с Божией помощью, восстановление мира и единства Святой Русской Церкви и эта Церковь таким способом приняла бы участие в общем Просиноде»[214].

Однако митрополит Сергий отказался посылать своего представителя, о чем 12 апреля 1932 г. известил архимандрита Василия, а 13 апреля и самого Патриарха Фотия: «Нашу Церковь Его Святейшеству угодно рассматривать как неорганизованную церковную массу, не имеющую канонического возглавления. Наши депутаты должны явиться на Просинод не представителями Поместной Русской Церкви, равноправной с другими Поместными Церквами, а представителями каждый каких-то „церковных кругов“ (как принято теперь выражаться), то есть, повторяю, неорганизованной массы, не имеющей своего лица и, следовательно, канонических прав, в том числе и решающего голоса на Соборе Поместных Церквей. В лучшем случае наши депутаты могут оказаться в положении каких-то просителей, а в худшем — даже ответчиков или обвиняемых. Ни то, ни другое не представляется для нас приемлемым, ни допустимым. Не имея к тому же решающего голоса, а с этим и возможности законно влиять на постановления Просинода, наша депутация своим присутствием на Просиноде может создать впечатление, будто постановления Просинода приняты при участии нашей Русской Церкви»[215].

После этого отказа и Сербская Православная Церковь, протестовавшая против принятия митрополита Евлогия в Константинопольскую юрисдикцию, попросила, чтобы назначенный на 12 июня 1932 г. Просинод был отложен (подобную просьбу высказали также Иерусалимская и Элладская Церкви), с чем Патриарху Фотию пришлось согласиться[216].На намеченном на 27 августа 1932 г. Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви за границей планировалось критически рассмотреть постановления Афонского Предсоборного совещания, но это не потребовалось[217].

Следует упомянуть, что 18 октября 1931 г. пять православных иерархов (митрополиты Фиатирский Герман, Тирский и Сидонский Феодосий, Фессалийский Поликарп, Пафосский Леонтий и епископ Новосадский Ириней) в присутствии англиканских епископов и прелатов совершили в лондонской церкви Константинопольского Патриархата литургию св. Иоанна Златоуста, после которой представлявший Сербскую Церковь Владыка Ириней произнес на русском языке горячую проповедь о страданиях и мученическом венце Русской Церкви, которую по частям переводили на греческий язык[218].

В середине 1930-х гг. была предпринята попытка примирения русского церковного зарубежья, которому в то время мешала прежде всего подчинение Западно-Европейского экзархата Константинопольскому Патриарху. В своих заявлениях митрополит Евлогий даже проводил идею о неких высших правах последнего. «Вселенский Патриарх… — писал „Церковный вестник Западно-Европейской епархии“ в начале 1935 г., — Отец Православия, Первоиерарх всей Церкви Христовой Православной по всему миру сущей». По мнению Владыки Евлогия, подчинение всех зарубежных частей Русской Церкви Константинопольскому Патриархату должно было продолжаться до освобождения Церкви в Отечестве[219].