Константиновский равелин

Булаев, не отвечая, сосредоточенно смотрел на пляшущую бочку и вдруг стал поспешно стягивать с себя бушлат.

— Ты что? — испуганно схватил его за плечо Юрезанский.

— Я — туда… На бочку… — отрывисто отвечал Булаев, продолжая раздеваться. — Иначе ни черта не сделаем!

Да. Это был единственный выход, и Юрезанский не стал возражать. Крепко стиснув руку Булаева, он порывисто произнес:

— Молодчина! На всякий случай обвяжись концом. Если что, мы вытащим тебя на борт!

И вот Булаев, обвязавшись тросом, прыгает в воду. В первое мгновение он ничего не чувствует, а затем точно тысячи тончайших иголочек впиваются в тело. Сдавливает дыхание, будто кто-то железной рукой перехватил горло. Но это оцепенение длится не более секунды. Широко и энергично он начинает молотить по густой, словно разведенный желатин, воде. И вот уже по мышцам бегут теплые токи, и бочка приближается с каждым взмахом его крепких рук. Еще мгновение — и он хватается за рым и, подтягиваясь, нечеловеческим усилием вырывает из воды отяжелевшее, застывшее тело.

— Э-ге-й! Бу-ла-а-аев! Как там у тебя? — доносится до него вместе с ветром голос Юрезанского, но он молчит, ибо чувствует, что, отвечая, растеряет последние силы. Непослушными, негнущимися руками он продевает сквозь рым оборвавшийся железный трос и, точно простую веревку, начинает завязывать его узлами. Он обдирает пальцы в кровь, но ничего не чувствует, думая только об одном: хватит ли сил довести все до конца?

Уже завязано три узла. Оставшийся конец настолько короток, а мышцы так устали, что он больше ничего не может сделать.

«Хватит! Пожалуй, хватит!» — лихорадочно думает Булаев, с тревогой смотря на выгнувшиеся напряженной дугой вновь закрепленные боны. Он выжидает несколько жестоких порывов ветра. Завязанный трос скрипит, но не поддается гневу стихии. Можно уходить! Булаев складывает рупором руки и кричит на катер, собрав последние силы:

— Конч-и-и-ил! Тя-ни-и-и-и!

Когда это стало известно равелиновцам, не осталось такого человека, который бы не смотрел на Булаева с восхищением. Даже Гусев, не переносивший славы другого, выразил это по-своему:

— Такому биндюжнику и в огонь прыгать можно — все равно не сгорит!

Но подобные происшествия случались не часто, и равелин жил размеренной трудовой жизнью. С наступлением военной страды пульс этой жизни заметно участился — совсем не осталось времени для развлечений. Получив возможность отдохнуть, люди спешили на койку, и только, пожалуй, один Зимский, как и прежде, отыскивал свободную минуту, чтобы посидеть за книгой. Мысль об институте не оставляла его даже в это суровое время. Он заметно осунулся, щеки его ввалились, но он крепко помнил слова отца, старого рабочего, прослужившего много лет в Первомайске на заводе имени «25 Октября».

— Да, Лешка! Когда-то твой дед-покойник говорил: «Без знаниев проживем, хлеба бы нам побольше!» Видать, здорово ошибался старик. Вот сейчас у нас хлеба — куда девать? А не чувствую я себя хозяином, Алешка! Не-ет, не чувствую! Любой фабзаушник выше меня на голову стоит. Вот оно и хлеб! Так что ты, пока молод, гляди у меня…

Но и без отеческого напутствия Алексей твердо решил идти широким путем науки. Еще подростком он однажды совершенно случайно познакомился с сыном главного инженера завода худеньким и болезненным Игорем Гайворонским. Мальчишки первомайских слободок презрительно дразнили Игоря «интеллигент» и, зная его тихий нрав, не упускали случая поиздеваться над ним: для них он был чем-то вроде недобитого буржуя.

Однажды, идя домой, Зимский увидел, как двое великовозрастных парней били. Игоря.

— А ну, не трожьте его! — властно сказал Зимский, становясь между Игорем и парнями.

Парни вмиг оставили Игоря и грозно надвинулись на Зимского:

— А ты кто таков? Ну-ка валяй отседова, покуда самому не попало!

Зло сверкнув глазами, Зимский, не отвечая, стал закатывать рукава. Видя его решительность, парни немного замялись, но и той и другой стороне отступать было уже поздно.

— Митяй! Дай ему в ухо! — посоветовал один из противников, сам, однако, не решаясь первым вступить в драку. Он не успел договорить, как сам получил быстрый и сильный удар, от которого мгновенно присел на корточки.

— Ой-ой-ой-ой! — заголосил он жалобно, хватаясь обеими руками за ухо. — Ой-ой-ой-ой-ой!

Митяй бросился ему на выручку, но был остановлен не менее сильным ударом в зубы. И тогда Игорь Гайворонский, схватив прут, которым совсем недавно истязали его самого, с каким-то ожесточением стал хлестать им своих (мучителей, пока Зимский расправлялся с ними кулаками. Не выдержав такого натиска, парни позорно бежали.

— Благодарю вас! — смущенно обратился Игорь к Зимскому, когда они остались вдвоем.

— Что это ты говоришь, как в театре! — добродушно усмехнулся Алексей. — Чего там благодарить! Жаль, еще мало по шеям надавали этим обормотам. Ну, а теперь валяй домой и никого не бойся! Если что, скажешь мне.

— Знаете что… — замялся Игорь, — мне очень хочется пригласить вас к себе. Мама будет очень рада…