Константиновский равелин

— Тю, дурень, «махал»! — отозвался кто-то из угла. — Так он же рубил их, как секирой! Ахнет — и немец надвое!

— Это у тебя от страха в глазах двоилось, — не удержался Гусев.

— А тебя я что-то совсем не видел! — отпарировал тот же голос. — Никак, прилег за бугорком?

Уже была готова разгореться ссора, забыли даже об артобстреле, как в секцию быстрыми шагами вошел Остроглазов. Все притихли, ждали, что скажет лейтенант.

— Внимание, товарищи! — Остроглазов недовольно поморщился — голос заглушала канонада. — Приготовьте ручные гранаты. Когда немцы пойдут в атаку, никому не стрелять! Подпустим их к самым стенам и забросаем гранатами с крыши. Сразу же после обстрела всем наверх! Вопросы будут?

В общей тишине недоверчиво спросил Гусев:

— Неужели подпустим к самым стенам?

— В этом-то весь секрет! — задорно блеснул глазами лейтенант. — Пусть накапливаются у входа и думают, что равелин уже в их руках. Несколько десятков гранат быстро отучат их от подобных мыслей!

Гранат было много. Их хватило даже на пришедших в равелин солдат. Солдаты аккуратно вставляли запалы, любовно гладили насеченный, ребристый корпус. Один из них, неказистый, приземистый, со странной фамилией — Шамяка, привесив около десятка гранат у пояса, неожиданно звонко проговорил:

— А вот, хлопцы, какая история из-за этих гранат приключилась!

Солдаты, знающие Шамяку, еще не услыхав «истории», заулыбались. Было видно, что тот не раз заставлял в трудные минуты растягиваться в улыбку опаленные горечью солдатские губы.

— Пришел я, значит, на службу аккурат в сороковом году. Винтовкой овладел сразу, пулеметом — тоже, а вот к гранате никак приспособиться не мог. Уж как не бился со мной наш лейтенант Шуляков! Не могу ее бросить — и все! Кажется, что разорвется она у меня в руках и разметает в кусочки! А дома, значит, меня невеста ждала. Ну такая дивчина, что хоть сейчас ее на выставку всемирной красоты! И любила она меня, навить, больше, чем я помкомвзвода! Не мог я при такой любви так глупо от гранаты загинуть. Зато лейтенант наш здорово осерчал. Призвал он меня и говорит:

— Слушай, Шамяка. Тебе отпуск в этом году положен?

— Так точно, грю, положен, товарищ лейтенант!

— Так вот, грит, не поедешь, пока гранату не кинешь!

Вот бисово дело! Я аж до слез разобиделся, а делать нечего. Так и не довелось гранату бросить до самой войны. А война застала меня под Житомиром. Я пулеметчиком был. Попали мы как-то в окружение. Трое нас было. Двоих ранило, а я бил из пулемета, пока все ленты не расстрелял. Чуют товарищи, что пулемет замолчал, спрашивают меня:

— Что, Юхим, патроны кончились?

— Ага, говорю, кончились.

— Ну, бери наши гранаты, говорят, и давай их, гадов, гранатами!

Ох, хлопчики! Как сказали они про гранаты, враз захолонуло мое серденько. Ну, думаю, конец тебе, Юхим, от собственного оружия! А немец, сволочь, не входит в мои лирические переживания — прямо на нас прет! Эх, сказал я себе, была не была! Все одно погибать! Развернулся и швырнул первую, а сам упал и лежу. Чую: взрыв! Открываю глаза: немцы назад подались. Возликовала тут моя душа. Швыряю одну за одной и ору до хрипоты:

— Вот, гады! Это вам за мой отпуск! Получайте отпускные сполна! — Не знаю, сколько я их перекидал — подоспела подмога. Чувствую, кто-то обнял меня и целует в лицо. Поворачиваюсь: батюшки! Сам лейтенант Шуляков. Целует и говорит:

— Ну, Шамяка! Разжалобил ты меня? После войны, грит, я тебя самолично к твоей зазнобе отпущу. А пока — извиняй. Сам понимаешь — срочное дело. Ты еще тех гранат не докидал, что на твою долю в мирное время приходились. Так что, друг, постарайся! Расквитайся с должком!

— И большой у тебя должок? — выдавил один из слушающих сквозь улыбку.

Шамяка прищурил глаз и совершенно серьезно отвечал:

— Я так думаю: хватит до самого Берлина кидать! Так что вы уж извините, что я кое-кого обделил — долг платежом красен!

— Смотри, пехота! А то за угол заденешь — враз разорвет! — зло съязвил Гусев, кивая на гирлянду гранат у пояса Шамяки.

— И я раньше так думал, — добродушно отозвался Шамяка. — Ан, еще одна история вышла. Да вот только обстрел кончается: видать, досказать не успею.

— Чего уж там!

— Гни дальше! — раздалось несколько голосов.

Шамяка, уловив, что люди с интересом ждут его рассказа, не стал больше отпираться.

— А дело так было. Вон ребята наши знают, что я пожрать всегда горазд!

Ребята подтвердили с хохотом:

— Хо-хо! Жрет за батальон!

— Быка съест и теленочка попросит!

— Из-за него голодные ходим!