Константиновский равелин

— Ириша! — Евсеев вдруг всем своим существом почувствовал, как необходимо ему хоть раз еще увидеть ее, и это чувство усиливалось тем, что теперь он мог остаться в живых.

— Ириша! — повторил Евсеев, но перед глазами уже стоял маленький командующий с длинной указкой. Его глаза сверлили Евсеева, и капитан 3 ранга вытянулся в струнку.

— Мы сделали все, товарищ адмирал!..

И опять вокруг только ночь да жалобный звон гильз под ногами.

Нет! Так больше нельзя. Скорее отсюда! Но прежде надо взорвать все ценное, что осталось в равелине.

Сквозь пустынный, темный и исковерканный воронками двор Евсеев быстро зашагал в свой кабинет, и каждый его шаг гулко раздавался вокруг, будто шагал целый взвод.

В кабинете его ожидал Алексей Зимский, которому Евсеев после колебаний и раздумий решил поручить взрыв.

Тот, кто должен был выполнить такое задание, почти не имел шансов остаться в живых, и Евсеев долго внутренне противился собственному же решению, которое толкнуло бы на смерть одного из лучших бойцов. Но, с другой стороны, быстрее и лучше других это мог сделать только Зимский. Уже уходили на ту сторону люди Булаева, а Евсеев все еще колебался, запутавшись между жалостью и долгом.

Наконец последний взял над ним верх, и Зимский был вызван в кабинет… Когда Евсеев привычным жестом толкнул дверь, Зимский поднялся ему навстречу. С любопытством, будто видел его впервые, смотрел капитан 3 ранга на изменившееся за эти дни лицо юноши — впалые щеки, синие круги под глазами и острые скулы, обтянутые сухой кожей, нервная игра мускулов в уголках рта.

— Садитесь! — сказал Евсеев после того, как они прямо, не мигая, посмотрели друг другу в глаза. — Вот посмотрите. — Капитан 3 ранга подвинул к нему бумажку с набросанной от руки схемой, в которой Зимский без труда угадал расположение помещений равелина.

Зимский потянулся к схеме, и вдруг в коридоре раздался странный шорох, будто кто-то бежал мелкими, быстрыми шажками.

Евсеев быстро вскочил, схватился за пистолет, Зимский резким движением вскинул автомат. Оба, прижавшись к стене, выжидали. Шорох продолжался, не приближаясь к двери. Тогда Евсеев ударом ноги внезапно распахнул ее, и в полосе света они увидели, как, плотно прижимаясь друг к другу, одна за одной, толстые, с облезлыми хвостами, уходили вниз, к выходу во двор, огромные крысы. Зимский брезгливо передернул плечами, Евсеев, зло сплюнув, в сердцах произнес:

— Почуяли, сволочи, беду! Бегут, как с гибнущего корабля!

Он вновь захлопнул дверь и жестом пригласил Зимского к столу.

— Так вот, на этой схеме помечены крестиком объекты для взрыва — коммутатор, погреб с боезапасам, баня и электростанция. Взрывы нужно произвести одновременно, чтобы взлетело на воздух все сразу!

— Я… взорву! — глухо выдавил Алексей пересохшими губами.

Евсеев встал и посмотрел на часы. Встали Зимский, вытянув руки по швам. Плоским и неживым казалось его бледное, без кровинки, лицо, но это не было страхом. Он просто подумал о Ларисе, о том, что, может быть, никогда больше ее не увидит, и оттого, что она сейчас плыла в неприветливом море, пусть даже рядом с надежными друзьями, ему вдруг стало до боли жаль ее, такую нежную, хрупкую и беззащитную…

Но, несмотря на неодолимую жажду встречи с ней, он все же вспомнил, зачем он еще здесь, на этом, занятом врагам берегу и чего требует от него в этот миг суровый долг матроса-воина.

Вот почему, затмевая резкую бледность лица, таким горячим огнем загорелись его черные, не раз видавшие смерть глаза.

Достаточно было взглянуть в них, чтобы до конца, без оглядки, поверить этому человеку. Евсеев не глядя нашел руку Зимского и, молча сжав ее, произнес:

— У вас впереди еще целых двадцать минут, Алексей! Когда все подготовите для взрыва, доложите мне. Я буду ждать вас здесь!

Наклонив голову, Зимский четко повернулся, выходя из кабинета. Прозвучали по коридору и затихли вдали его твердые шаги. И вновь упала тишина, гнетущая, первозданная, наполненная лишь глухими ударами собственного сердца. Евсеев сделал несколько шагов по кабинету, вновь сел за стол. Надо было набраться терпения и ждать — он даже в мыслях не допускал, что покинет равелин, не убедившись, что все ценное, что еще оставалось в нем, неминуемо взлетит на воздух. Тяжело опершись на руку, он напряженно слушал, как тикали часы на его руке, и физически ощущал течение каждой секунды, будто что-то обрывалось и летело, летело куда-то вниз, в непостижимую пустоту.

Выйдя из кабинета Евсеева, Алексей поежился то ли от предутренней сырости, то ли от нервной дрожи. Неприятная тишина стояла в гулких покинутых коридорах. Алексей почему-то на цыпочках, осторожно направился вперед, брезгливо переступив то место, где валом бежали недавно крысы. Странно было идти одному среди этой тишины по местам, где-всего несколько часов назад в грохоте смертельных боев обливались кровью его товарищи. Теперь же только его одинокие шаги громко раздавались в коридорах, да тупо отдавались в голове удары собственного сердца.