Константиновский равелин

Евсеев подошел ближе. У самого строя один из краснофлотцев быстро, не отрывая глаз от политрука, шепнул Евсееву:

— Телеграмма Ставки!

Евсеев кивнул головой. Он уже сам догадался об этом и теперь с нетерпением ждал продолжения, ждал таких близких, понятных, заслуженных слов, говорящих о том, что бессонные ночи, лишения, страдания, жизни товарищей не пропадают даром, что люди, уже около года стоящие насмерть на севастопольских рубежах, не забыты, не затеряны в большом пожаре войны.

Ему показалось, что Варанов сделал слишком длинную паузу; или так только кажется от нетерпения и одуряющей жары?

— «…Славные защитники Севастополя, — наконец раздались его слова, — с достоинством и честью выполнят свой долг перед Родиной».

Ряды краснофлотцев качнулись. Как ветерок, пробежал шепот.

Накаленные камни струили горячий воздух. Со стороны города донеслись частые разрывы — город (в который раз!) бомбили немецкие самолеты.

Варанов вопросительно посмотрел на Евсеева: «Будешь говорить?» Евсеев утвердительно кивнул головой.

— Слово имеет капитан третьего ранга Евсеев, — объявил политрук и отошел немного в сторону, уступая место у середины строя. И пока Евсеев делал несколько шагов к этому месту, он чувствовал на себе десятки настороженных, ожидающих глаз. Он стал точно туда, где раньше стоял Варанов, и строго взглянул на строй, как будто перед ним находилось одно огромное, не сводящее с него глаз лицо. Евсеев был замкнут и суров от природы, и в части его побаивались, но сейчас, взглянув на утомленных, так много переживших людей, на долю которых выпал самый тяжелый в жизни жребий, он вдруг почувствовал прилив теплоты, и, очевидно, поэтому при первых словах голос его немного дрогнул.

— Дорогие друзья!

И необычное, неофициальное обращение, и непривычные нотки в голосе командира заставили всех насторожиться. Казалось, что сейчас он скажет что-то тревожное, ошеломляющее, может быть, такое, после чего похолодеет кровь в жилах, и люди сомкнулись плотнее, ждали жадно, терпеливо и молча, не отгоняя остервеневших мух.

— Мы с вами живем в этих стенах не первый день. Здесь наш дом, наша служба, здесь мы стоим на страже нашего моря (Евсеев сделал широкий жест за стены равелина), и стоим, я бы сказал, неплохо…

Краснофлотцы незаметно переминались с ноги на ногу, млели от жары, чувствовали, что командир медлит, оттягивает развязку…

Евсеев внимательно осмотрел застывшие шеренги и продолжал:

— Да, стоим неплохо и многое уже испытали за эту войну: и бомбежки, и артобстрелы, и голод, и лишения — и только одного еще нам не пришлось испытать…

На секунду люди перестали дышать: наступило то главное, из-за чего был начат разговор. Стало необычайно тихо.

Вновь раздавшийся голос Евсеева прозвучал внезапно и резко.

— Нам еще не пришлось испытать встречи лицом к лицу с врагом! Враг был близко и в то же время далеко, там, за холмами, на передовой. Мы знали о нем только по доносившейся перестрелке. Мы могли более или менее спокойно нести свою службу: наши товарищи на передовой прочно удерживали свои рубежи…

На землю упала крестообразная тень — над равелином промелькнул «юнкерс» и ушел в сторону города. Никто не обратил на него внимания — всем стало ясно: немцы прорвали оборону. Оставалось только узнать, где, на каком участке фронта.

Евсеев понял это по лицам и сказал прямо и твердо:

— С сегодняшнего утра обстановка резко изменилась — враг прорвал нашу оборону у Мекензиевых гор!

Слова, словно плетью, ударили по ушам. Мекензиевы горы! Это было близко, почти рядом. Это значило, что немцы идут сюда, на Северную, что теперь стальная лавина хлынет на небольшой кусочек земли и дальше уходить будет некуда — спокойное, искрящееся, застывшее от зноя море лежало за спиной. И у самого прибоя стоял последним пунктом, последней точкой Северного побережья притихший и посуровевший Константиновский равелин.

— Товарищи! — продолжал Евсеев, стараясь говорить ровно и спокойно. — Обстановка очень серьезная, или, если говорить прямо, — угрожающая! Немецкие дивизии идут сюда, на Северную сторону, и, если нашим частям придется отходить на южный берег бухты, мы должны будем отвлечь на себя часть сил, чтобы позволить нашим войскам укрепиться на том берегу. Мы выроем перед равелином окопы и траншеи, а когда нам придется их оставить, мы уйдем в эти камни и будем стоять до последнего бойца! Стоять насмерть! Таков приказ командования, таков наш долг перед Родиной!