Консул

– И давно ты в претории? – полюбопытствовал консул, подбрасывая корягу в огонь – Три года, – ответил Лобанов. – Три года кого-то ловим, кого-то спасаем… Никак не набегаемся.

– Ты недоволен?

– Как сказать, сиятельный… Не мальчик уже, чтобы скакать и биться, не спрашивая себя: а что дальше? Что мне, так и скакать всю жизнь? Я, знаешь ли, горизонтальную плоскость уже хорошо освоил, пора бы и вверх податься, расти начать…

– И чего ты хочешь?

– Не знаю… Вернее, знаю – во всадники мечу, а после и в сенаторы неплохо бы выдвинуться. Но с чего начать – не знаю. Ты-то с чего начинал?

– Я-то? – усмехнулся консул. – Ты не забывай, принцип, что моя дорожка на самый верх была твоей короче, и намного. Я принадлежу к знатному роду и начал путь с трибуна-латиклавия. Три года прослужил на границе с германцами, а потом дакийские войны начались, на парфян пошли… Так вот и шел. Тебе придется куда трудней – прорасти в Сенат с самых низов… Это задачка та еще! Но и ее люди решали. Мой тебе совет – не покидай преторию. Будешь верно служить императору – и получишь кольцо всадника. А дальше… Всё от тебя зависит. Рим жесток и крут, он не всякому благоволит. А ты не стелись перед ним, не раболепствуй – хватай удачу за шкирку, за горло! Душу вынимай из ветреной Фортуны! И сбудется любая мечта…

– Уговорил, сиятельный… – улыбнулся Сергий. – Ладно, спать пора.

С часок поворочавшись, Лобанов уснул. Поднялся он перед рассветом, разбуженный треском сухой ветки. Протерев глаза, принцип приподнялся и успел заметить, как в темном прогале между деревьев загорелись два зеленых глаза. Тигр? Медведь? А, может, питон?

Глаза мигнули и пропали, не дав разгадки.

– Подъем, – буркнул Роксолан.

Консул встал первым.

– Припасов не взяли, – посетовал он.

Гефестай задумчиво почесал грудь.

– Сашка, – спросил он, – ты случайно не знаешь, обезьян едят?

– Ты ее слови сначала… Поищи лучше личинок.

– Спасибо, сам кушай.

– Ничего, – утешил их консул, – у голодных прыти больше.

– По коням!

Ближе к полудню отряд выехал к большому каналу, протянувшемуся на мили. Это был именно канал – прямой, глубокий, обложенный каменными глыбами. Канал вливался в каскад водохранилищ, тоже превеликих размеров. А затем показалась Анурадхапура. Это был огромный город, куда больше и Рима, и Чанъаня. С четырех сторон его прикрывали стены с башнями, и каждая из этих стен протягивалась на шестнадцать миль.

За зубцами клубилась пышная зелень и блестела черепица крыш, но куда выше поднимались дагобы, вздымаясь на двести локтей.

В каждой из крепостных стен имелись ворота. Отряд въехал в город через Западные.

На улицах города было людно, в толпе на каждом шагу попадались монахи, приветствующие И Вана, собрата по вере.

– Что скажешь, Ваня? – спросил Сергий. – Бывал здесь?

– В молодости посещал здешние монастыри…

– К чему нам монастыри? – завелся Гефестай, но И Ван не сник, как обычно, под напором более сильного.

– Послушай лучше, – парировал он. – Махана скрылся за стенами дворца, а дворец раджи находится во внутреннем городе, там же, где и монастыри. Рядом с дворцом стоит Абхаягири, его выстроили для монахов, изгнанных из Махавшары за ересь…

– При чем тут это? – возвысил голос Гефестай.

– А при том! – не сдавался расхрабрившийся И Ван. – В монастыре Абхаягири проживают несколько тысяч монахов, и туда подается вода – для питья и омовения. Чтобы ее хватило, выкопано несколько огромных водохранилищ, самое большое из них – Эт Покуна – подводит воду к монастырю и, отдельно, во дворец, по подземному каналу…

– Ага! – смекнул консул. – И широк тот канал?

– Ну-у… Локтя четыре будет. Только там решетки…

– Выломаю! – пообещал Гефестай, загораясь. – Веди нас, Ванька!

Взбодрившись, И Ван направил коня вдоль по улице.

Вокруг поднимались дома в один-два этажа, по тяжелым аркадам проходил водопровод, подпитывая живительной влагой сады и парки. Улицы были распланированы грамотно, как в Лояне или в Антиохии, и порою на них выходили не только лавки, но и больницы, гостиницы, школы.

За громадой Медного дворца, выстроенного в девять этажей, открылся внутренний город.

– Припрячьте оружие, а ты, Тзана, прикрой лицо и грудь, – распорядился И Ван. – Я поведу вас в монастырь Абхаягири как гостей и посланцев.

Сергий напустил на себя выражение кротости и покорности судьбе. Консул глянул на него, попытался повторить его мимику, и фыркнул, морщась и передергиваясь.

– Это ненадолго, сиятельный, – смиренно заметил Лобанов.

Публий снова фыркнул и сжал губы.

Стража в воротах заупрямилась было, но И Ван все бубнил и бубнил, занудно взывая к Просветленному, и воины сдались. Отступили в стороны и отвели копья, подозрительно зыркая на странных паломников.

Могучим усилием воли Гефестаю удалось-таки изобразить на лице отрешенность от земного.

– Ом мани падме хум… – басил он себе под нос. – Ом-м… Ом-м…

Во внутреннем городе монахов было еще больше. Могучие купола огромных дагоб отбрасывали округлые тени, осеняя храмы и дворцы.