Контактов не будет

Он вытащил свою коробочку и отправил в рот таблетку.

Вид у него был скверный, глаза блуждали, лоб покрылся потом. Кажется, мне с ним предстояло поменяться ролями.

Не хватало только, чтобы теперь я его успокаивал. Однако эта история интересовала меня все больше и. больше. Я

начал кое о чем догадываться.

– Скажите, – спросил я, – этот второй, преподаватель, он что преподавал?

– Какое это имеет значение?! Пусть хоть физиологию. Я

ведь вам излагаю сюжет, а не…

– Продолжайте! – сказал я. – Сюжет действительно занятный.

– Хорошо! Значит, эти две женщины. Ни та, ни другая с таким положением мириться не желала. Разыгрывался последний акт трагедии, в которой главные участники не знали своей истинной роли. Я не зря упомянул о начале психического заболевания. У мозга есть защитные реакции. Когда ситуация становится невыносимой, человек нередко уходит в вымышленный мир, реальность подменяется бредом. У специалистов это носит специальное название, но вы можете пользоваться термином «умопомешательство». Особый вид его, когда человек представляется себе кем-то другим. Итак, в финале вашего романа не исключена психиатрическая лечебница.

– Невеселый финал, – сказал я. – Признаться, я ожидал другого конца, а не пожизненного заключения в сумасшедшем доме.

– Почему пожизненного? – возразил он. – У медицины есть достаточный арсенал средств лечения таких болезней.

Вылечить всегда можно, нужно только устранить причину, а это – самое трудное. Можно, конечно, на время убрать больного из конфликтной обстановки, но, сами понимаете, в данном случае – это всего лишь временная мера. Рано или поздно они снова встретятся, и все начнется сначала. Есть более радикальный метод рассказать больному правду, чтобы он знал причину заболевания, как бы посмотрел на себя со стороны.

Может быть, даже сам поведал потом об этом кому-нибудь… Однако тут накурено!. Извините… больше не могу. Пойду в коридор…

Я подождал, пока за ним закроется дверь, налил полстакана коньяку и залпом выпил, потому что…

И как я мог не вспомнить раньше, что эту мальчишескую фигуру, облаченную в белый халат, и внимательные зеленоватые глаза с выгоревшими ресницами я видел над своим изголовьем в клинике, когда меня учили говорить, и потом, сквозь пелену бреда…

Становилось ясным многое. И то, что начатая до болезни диссертация казалась мне теперь китайской грамотой, и обуревавшее меня в последнее время стремление писать.

Впрочем, сейчас все это уже отходило на второй план.

Важно было, та женщина по праву назвала меня своим мужем. Все остальное не имело значения, даже три месяца, которые предстояло провести в туберкулезном санатории.

ПОВЕСТЬ БЕЗ ГЕРОЯ

Пролог

Шедшие с утра дождь к вечеру превратился в тяжелые хлопья снега, которые таяли на лету. Резкие порывы ветра сгоняли с окон крупные капли, оставлявшие подтеки на стекле.

Громоздкие кресла в холщовых чехлах, покрытый плюшевой скатертью с кистями круглый стол, оранжевый паркет, две кадки с фикусами – весь этот нехитрый уют больничной гостиной казался еще более грустным в хмуром сумеречном свете.

Старшая сестра в накрахмаленном белом халате осторожно приоткрыла дверь, но, увидев дремавшего в кресле

Дирантовича, остановилась на пороге.

Академик сидел в неудобной позе, откинув голову на жесткую спинку, посапывая во сне. Он был все еще очень красив, несмотря на свои шестьдесят пять лет. Крупные, может быть, несколько излишне правильные черты лица, седые, коротко, по-мальчишески остриженные волосы и небрежная элегантность делали его похожим скорее на преуспевающего актера, чем на ученого.

Представитель Комитета Фетюков захлопнул книжку в цветастой лакированной обложке и обратился к сестре:

– Какие новости?

– Не знаю. Оттуда еще никто не выходил.

Фетюков поморщился.

– Зажгите свет!

Сестра нерешительно взглянула на Дирантовича, щелкнула выключателем и вышла. Дирантович открыл глаза.

– Который час? – спросил он.

– Без четверти шесть, – ответил Фетюков.

Сидевший у стола Смарыга закончил запись в клеенчатой тетради и поднял голову.

– Пора решать!

Никто не ответил. Смарыга пожал плечами и снова уткнулся в свои записи.

Появилась сестра с подносом, на котором стоял видавший виды алюминиевый чайник, банка растворимого кофе, три фарфоровые кружки, стакан с сахарным песком и пачка печенья.

– Может, кофейку выпьете?

– С удовольствием! – Дирантович пересел к столу.

Фетюков взял банку с кофе, поглядел на этикетку и с брезгливой миной поставил на место.

– Где у вас городской телефон? – спросил он сестру.

– В ординаторской. Я могу вас проводить.

– Не надо, разыщу сам. Пойду, доложу шефу.

– Чего там докладывать? – сказал Дирантович. – Докладывать-то нечего.

– Вот и доложу, что нечего докладывать.

Смарыга снова оторвался от тетради и оглядел Фетюкова, начиная от светло-желтых ботинок на неснашиваемой подошве, немнущихся брюк из дорогой импортной ткани, долгополого пиджака, застегнутого только на верхнюю пуговицу, и кончая розовым упитанным лицом с маленькими глазками, прикрытыми очками в золоченой оправе.