– Ну, знаете ли, кто из нас не присваивал себе этого звания после очередной неудачи. Пожалуй, из всех метафор эта имеет наибольшее хождение.
– Метафор! – желчно сказал он. – В том-то все и дело, что никаких метафор тут нет. Просто я дурак от рождения.
– Вы сами себе противоречите, – сказал я, – настоящий дурак никогда не считает себя дураком, да и вообще какие в наше время могут быть дураки?
– Ну, если вам не нравится слово «дурак», так тупица.
Дело в том, что я феноменально туп. Мне двадцать пять лет, а кроме обязательного курса машинного обучения, я ничего не прошел, да и тот дался мне с величайшим трудом. Профессии у меня никакой нет, потому что я даже мыслить логически не умею.
– Чем вы занимаетесь?
– Да ничем. Живу иждивенцем у общества.
– Неужели никакая профессия…
– Никакая. Все, что попроще, делают машины. Сами понимаете, что в двадцать третьем веке никто мне не поручит подметать улицы, а ни на что другое я не способен.
– Может, вы не пробовали?
– Пробовал. Все пробовал, ничего не получается. Вот пробую учиться логическому анализу у машин, да что толку?! Я и вопроса умного задать не могу…
– Да-а, – сказал я, – неприятно. Это что же у вас, наследственное или результат заболевания?
– Наверное, наследственное. Недаром у меня и фамилия такая – Тупицин. Вероятно, еще предки славились.
– А к врачам вы обращались?
– Обращался. Никаких органических пороков не находят, а глупость, говорят, – извините, еще лечить не научились. Словом, дурак и все тут! Вот и сейчас: вам работать нужно, а я вас всякой ерундой занимаю.
– Что вы! – сказал я, опуская карточку в машину. – Все, что вы говорите, так необычайно.
– Необычайно! В том-то вся беда, что необычайно. Ведь я, по существу говоря, паразит. Люди работают, чтобы меня прокормить и одеть, а я не вношу ни малейшей лепты в общий труд. Больше того: все знают, что я тупица, и вся-
чески стараются скрасить мне жизнь. Я получаю самые последние образцы одежды, приглашения на лучшие концерты, все деликатесы. Даже девушки кокетничают со мной больше, чем с другими, а на черта мне все это нужно, раз делается просто из жалости?
Он погрозил кому-то кулаком и побежал к выходу. Я
хотел пойти за ним, как-то утешить, но тут раздался звонок.
Машина кончила анализ. Я схватил карточку. Опять неудача! Моя гипотеза никуда не годилась.
* * *
Больше года я провел в высокогорной экспедиции, в надежде, что эта работа излечит меня от желания стать теоретиком. Однако ни трудности альпийских походов, ни подъемы в верхние слои атмосферы, ни совершенно новая для меня сложная техника физических экспериментов не были в состоянии отвлечь от постоянных дум об одном и том же. Новые гипотезы, одна другой смелее, рождались в моем мозгу.
Получив отпуск, я сейчас же помчался в Академию
Познания.
За это время в зале логического анализа произошло много перемен. Моих любимцев – электронных анализаторов – уже не было. Их место заняли крохотные машинки неизвестной мне конструкции, способные производить до трех миллиардов логических операций в секунду. В конце зала я увидел массивную дверь, обитую звукоизоляционным материалом. На двери была табличка с надписью
«КОНСУЛЬТАНТ».
Возле двери, в кресле, сидел старичок в академической ермолке. Он просматривал рукопись, лежавшую у него на коленях, время от времени нетерпеливо поглядывая на часы.
Дверь отворилась, и старичок с неожиданной резвостью вскочил, рассыпав листы по полу.
– Федор Михайлович! – сказал он заискивающим тоном. – Может быть, вы мне уделите сегодня хоть пять минут?
Я перевел взгляд и обомлел. В дверях стоял тот самый юноша, который прошлый раз жаловался мне на свою судьбу.
Но это был уже совсем другой Тупицин.
– Не могу, дорогой, – снисходительно сказал он, – у меня сейчас свидание с академиком Леонтьевым. Он записался ко мне на прием неделю назад.
– Но моя работа гораздо важнее той, что ведет Леонтьев, – настаивал старичок. – Я думаю, он, как честный ученый, сам это признает!
– Не могу, я обещал. А вас я попрошу зайти, – Тупицин вынул записную книжку, – на той неделе, ну, скажем, в пятницу в двенадцать часов. Устраивает?
– Что ж, – вздохнул старичок, – если раньше нельзя…
– Никак нельзя, – отрезал Тупицин и важной походкой направился к выходу.
Несколько минут я стоял, пораженный этой метаморфозой, затем бросился за ним вдогонку.
– Здравствуйте! – сказал я. – Вы меня не узнаете?
Он наморщил лоб, пытаясь вспомнить, и вдруг рассмеялся.
– Как же, помню! В этом зале, не правда ли?
– Конечно!
– Вы знаете, – сказал он, беря меня под руку, – в тот день я был близок к самоубийству.
– Очевидно, вы себя просто недооценивали. Болезненный самоанализ, ну, какие-нибудь неудачи, а отсюда и все остальное. Скажите, что же помогло вам найти место в жизни?
– Видите ли, – замялся он, – это не так легко объяснить.
Я ведь вам говорил, что я тупица.
– Ну вот, – сказал я, – опять за старое! Лучше расскажите, чем вы тут занимаетесь.
– Я консультант по немыслимым предложениям.
– Что?! Никогда не слышал о такой должности. Разве логического анализа недостаточно, чтобы отсеивать подобные предложения?