Контейнер «Россия»

С иностранцем мужчина старался вести себя вежливо, чтобы от него поскорей избавиться. Для чего он жил в этом шланге? Какие цели преследовал? Что собирался предпринять, отправив меня восвояси? Мне казалось, каждая отдельная деталь в этой партийной штаб-квартире была бутафорией, своего рода камуфляжем, отвлекающим внимание от того факта, что действительно важные политические решения, несмотря на контрольные инстанции, располагавшиеся в том же здании, принимались в других местах. ПОЛИТИЧЕСКИЙ СУБЪЕКТ ВЫЕХАЛ ИЗ ГОСТИНИЦЫ В НЕИЗВЕСТНОМ НАПРАВЛЕНИИ.

Автомата по продаже напитков в здании не было. Революционеры эпохи до 1917 года ни в чем подобном не нуждались: они посещали кафе, находящиеся рядом с местом их проживания и работы. Заведения общепита на близлежащей территории не входили в планы, которые коммунальные и жилищные службы разрабатывали независимо от ПАРТИЙНОЙ ВЛАСТИ.

Анализ русской революции, идеи которой, как казалось, ненадолго вернулись вместе с гласностью и перестройкой, дает следующую картину: крупные научные институты и хозяйственные комбинаты, отвечающие за снабжение организаций, функционируют КАК БОЛЬШИЕ ИМЕНИЯ. Они приносят доход. Они вписываются в окружающую среду, становятся как бы «второй природой», пристройкой. Институты, фабрики, организации покрывают целые ландшафты и по всей России соседствуют с лесами, реками, местностями, которые низводятся до статуса дополнительной реальности, параллельной хозяйственной зоны. Правительство, институты и промышленные комбинаты – плюс военная структура с прикрепленным к ней имуществом и подразделениями, занимающимися снабжением, – являются объектом «решительных изменений», так сказать, земельной реформы в пятом измерении.

«Великая Россия поднялась с колен
Преисполнилась мужества
И щепки полетели».

– Можно ли сказать, что перестройка – это крестьянская революция? Перераспределение имущества крепостными?

– Нет. За перераспределение отвечают начальники и их заместители.

– То есть перераспределения не происходит?

– Нет никакого перераспределения общественной надстройки, потому что она – основа второго уровня, она состоит не из почвы, воды и погоды, а из хозяйственных планов, постановлений и привычек. Политик эпохи перестройки должен быть юристом.

– Перейдем теперь к экономической точке зрения: можно ли по отношению к перестройке использовать концепцию Шумпетера о ТВОРЧЕСКОМ РАЗРУШЕНИИ?

– Только если считать, что капитал исторически пришел на смену классическому земледелию. Однако никакого капитала не наблюдается.

– Капитал – это баловство, импульс, зарождающийся в умах людей?

– Сейчас следовало бы начать образовательную кампанию по индустриализации сознания!

– Вы считаете, что социалистическое общество может существовать на основе информации и текстов?

– Так оно сможет выжить, если институты и организации будут его подкармливать.

– И мы не окажемся на реальной земле? Не упадем c надстроек «второй» природы на грязные, разбитые дороги времен распутицы?

– Ни за что. Реальная земля уже давно застроена. Деревень, как в 1905 году, уже не существует. Их жители давно стали москвичами.

В своих записях я соотнес эту информацию с наблюдениями из работ Адама Смита. Если бы имевшие место в великой России процессы не были внезапно и насильно прерваны, думал я тогда, то всё могло пойти по другому пути, и страна развивалась бы в сторону информационного общества будущего.

Идеологу термин «отчуждение» был незнаком

На третьем году перестройки, во время официального визита федерального президента Германии фон Вайцзеккера в Москву, политические деятели Кремля были нарочито доступны. Например, можно было задать вопросы ответственному в Кремле за идеологию Александру Яковлеву, присоединившись к окружавшей его толпе. Хотя каждая потраченная им минута замедляла перемены, совершавшиеся в то время в Советском Союзе, нетерпения политик не демонстрировал. Его речи изобиловали обобщениями. Экономика интересовала его только в связи с обеспечением городского населения провизией на зиму.

Он не знал немецкого слова ОТЧУЖДЕНИЕ (ENTFREMDUNG). Озадаченный, он ухватился за английский термин alienation, который, как ему казалось, подходил для описания известных ему фактов. Чтобы начать употреблять это слово, нужно время, сказал он. У консерваторов вроде Лигачева, не без иронии добавил он (с вызывающим доверие выражением лица), в распоряжении имелось слишком много времени; да и Маркса они изучили лучше меня. Ему же постоянно нужно куда‐то спешить и нет времени перечитывать классика. Если ничего не происходит – побеждает тот, кто обороняется. Упорные консерваторы в администрации могут ждать, а мы – нет. Это звучало скептически.