Читаем Континент коротких теней полностью

Георгу Швейнфурту была суждена еще долгая жизнь ученого. Он обрушивался на работорговлю, как никто другой, и, хотя и ему было свойственно заблуждение, что ответственное и прогрессивное колониальное правление — единственное средство залечить раны Африки, все же он допускал и другой способ развития, позволявший избежать колониальной опеки.

«Я видел Африку, и она до сих пор у меня перед глазами такая, как она есть, — гигантское здание рабства, а не такая, какой она должна быть, — огромный район совместного свободного труда над общими задачами человечества. В конечной победе доброго дела, как и в будущем черной части рода человеческого, я никогда не усомнюсь».

Мунза (правитель) на троне

Конец и начало на Конго

Ссылка на людей типа Карла Мауха, Георга Швейнфурта или Вильгельма Юнкера может создать обманчивое представление, будто их влияние на ход тогдашних исследований в Африке было значительным. Гораздо более явно потребности эпохи проявлялись в таких личностях, как Бейкер и Бёртон, Камерон и Спик. За исключением одного, все они были офицерами и в качестве консулов участвовали в политике; иногда они вновь возвращались в Африку командирами колониальной армии. Их немецким коллегой наряду с другими может быть назван Герман фон Виссманн (1853–1905) — офицер и путешественник, первым пересекший Экваториальную Африку с запада на восток, а затем командовавший колониальной армией в Восточной Африке. Или Густав Нахтигаль — блестящий, беззаветный исследователь, генеральный консул империи, прокладывавший путь германскому колониальному владычеству в Западной Африке. Сознавали ли эти люди, какую роль уготовила им их родина? В данном случае это неважно. Как правило, они действовали в полном согласии с идеологией правящих классов. Впрочем, трудно сказать, откуда могла бы взяться другая идеология. Хотя пламя гуманизма, возможно, еще теплилось в каминах благополучных бюргерских домов, но, по существу, оно уже служило тому, чтобы проложить путь более совершенному эксплуататорскому строю. Сложившееся положение вещей подчинило себе почти всех исследователей Африки, и неважно, какой они были национальности. Примером тому может служить швейцарец Вернер Мунцингер (1832–1875), который не только обогатил Европу знаниями о северных областях Восточной Африки, но был еще полномочным представителем трех наций и погиб во время военной экспедиции против народов, которые он изучал.

Все это, естественно, значительно обедняло содержание путевых заметок и сообщений, поскольку речь шла лишь о том, чтобы в наиболее короткие сроки разведать как можно большие пространства и удовлетворить потребности тех, кто их сюда посылал. Впрочем, довольно часто эти цели совпадали с собственными. И если описание пройденных маршрутов и географических деталей велось сравнительно четко, то этнографические исследования ограничивались отражением отдельных курьезных случаев. Постепенно центральное место в повествованиях наряду с описанием природных условий и экзотических особенностей, отмечавшихся с симпатией, содроганием или покровительственно, занял герой, сам являвшийся путешественником и способный преодолеть все на свете. Один из таких героев, наиболее удачливый, носил имя Генри Мортон Стэнли (1841–1904). С ним мы уже встречались в главе, рассказывавшей о Давиде Ливингстоне. Стэнли был журналист, и, очевидно, поэтому его стиль отличался от стиля других путешественников. Тем не менее он стал олицетворением целой эпохи.

«Ненавидь не человека, а злое дело» (тсвана, Южная Африка).

Чтобы понять успех и низость, преданность и презрение, свойственные этому человеку, необходимо упомянуть хотя бы некоторые эпизоды из его жизни. Джон Роуленде — таково его настоящее имя — никогда не знал своего отца, а мать была слишком бедна и, видимо, слишком молода, чтобы иметь желание воспитывать ребенка. Кроме того, это касалось ее репутации в обществе и шансов на будущее, поскольку позор внебрачной связи был слишком тяжким гнетом. И так как маленького Джона нельзя было поместить в благородный пансион или спрятать в швейцарском замке, его как неизбежное зло стали сбывать с рук на руки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психология войны в XX веке. Исторический опыт России
Психология войны в XX веке. Исторический опыт России

В своей истории Россия пережила немало вооруженных конфликтов, но именно в ХХ столетии возникает массовый социально-психологический феномен «человека воюющего». О том, как это явление отразилось в народном сознании и повлияло на судьбу нескольких поколений наших соотечественников, рассказывает эта книга. Главная ее тема — человек в экстремальных условиях войны, его мысли, чувства, поведение. Психология боя и солдатский фатализм; героический порыв и паника; особенности фронтового быта; взаимоотношения рядового и офицерского состава; взаимодействие и соперничество родов войск; роль идеологии и пропаганды; символы и мифы войны; солдатские суеверия; формирование и эволюция образа врага; феномен участия женщин в боевых действиях, — вот далеко не полный перечень проблем, которые впервые в исторической литературе раскрываются на примере всех внешних войн нашей страны в ХХ веке — от русско-японской до Афганской.Книга основана на редких архивных документах, письмах, дневниках, воспоминаниях участников войн и материалах «устной истории». Она будет интересна не только специалистам, но и всем, кому небезразлична история Отечества.* * *Книга содержит таблицы. Рекомендуется использовать читалки, поддерживающие их отображение: CoolReader 2 и 3, AlReader.

Елена Спартаковна Сенявская

Военная история / История / Образование и наука