Контора

— Продал стеллажи.

— Какие стеллажи? Как продал? Кому?

— Так же как холодильники Ринату. Нашел клиента, взял аванс. Через месяц нужно поставить стеллажи.

— Ты что, серьезно?

— А что такое? Приятелю нашего булочника понадобились стеллажи. Почти на двадцать тысяч. Я взял аванс — шесть. Добавил те пять, которые успел набрать, и отвез сегодня Ринату. Через месяц нужно будет погасить этот кредит и выкупить стеллажи.

— Постой! Но ведь десять процентов от двадцати...

— Забудь про десять процентов. Я заказал стеллажи в «Негоцианте». Так что наш навар покамест четыреста баксов.

— Почему в «Негоцианте»?

— Потому что у них это железо уже лежит на складе, забирай хоть сейчас, а в «Конторе» надо опять ждать два месяца.

Новость начала наконец перевариваться в Макаровой голове. Хорошо, конечно, что Витек расплатился с «черными», но теперь на них повисал новый долг. Выход Витька вовсе не был выходом, скорее это небольшой крюк, отсрочка перед расплатой. Ему удалось задержать хлопок пружины, но хвосты их по-прежнему лежали в опрометчиво опустошенной мышеловке.

— А если мы не заработаем за месяц шесть штук?

— За месяц мы их так и так не заработаем. Цорхия-то больше заказов не даст.

— А как же мы заплатим?

— Возьмем и заплатим.

— Где возьмем?

— Ну, ты спросил! Откуда ж я знаю? Найдем нового заказчика на оборудование, возьмем новый аванс, снесем его в «Негоциант», выкупим стеллажи...

— Что ж мы, так и будем всю жизнь перезанимать?

— Дурак ты, ваше сиятельство! Право слово, глупы-с, аки пробка! Долг будет каждый раз уменьшаться, а скидка, между прочим, расти. Уже ведь берем шесть, а отдадим — пять шестьсот. Глядишь, к Новому году вылезем в плюс.

— Если опять не влипнем...

— Ну, насколько я знаю, в стеллажах агрегатов нет, ломаться нечему. Тем паче «Негоциант» от своих грехов не открещивается: что будет не так — починят.

— Ну...

— Баранки гну! Все, ты мне надоел. Упал — отжался! Тут есть заказик небольшой. Ковролин постелить. Через сорок минут жду тебя у «Нагатинской». Все, конец связи!

Витек бросил трубку, не дав Макару возможности попросить еще четверть часа на то, чтобы поднять и выпроводить Светку за порог. А, черт с ней, соберется — захлопнет дверь, не маленькая!

Не хотелось возвращаться на место преступления. Сидеть под носом у зверя, гадая, хватились ли уже пропавшего оборудования, начали ли расследование, догадались ли...

Борис даже думал сказаться больным, но решил, что привлекать к себе внимание — только хуже. Он явился на службу в обычное время и сел за свой компьютер.

Больше всего на свете Борису хотелось сейчас выйти из-за стола, быстрым шагом, не оглядываясь, дойти до дверей на улицу, миновать их и никогда больше не возвращаться в стены «Конторы». Увы, необходимо было выждать какое-то время. Месяц, два. Пусть ищут, проверяют, допрашивают. И тогда уже, пережив расследование, спокойно отчалить восвояси. Да-да, расследование нужно пережить, ибо, и оставшись, и уволившись, он не сможет избежать вопросов, если они появятся. Его найдут, если что, но, если все рассчитано верно, никакого «если что» и быть не может.

Пусть неизбежное идет своим ходом, а ему, Борису, надобно вести себя возможно естественней: заниматься обычными делами, здороваться с теми, с кем здоровался, ругаться, с кем ругался. Итак, что должен сделать Борис Апухтин, как пай-мальчик, не имеющий бтношения к афере?

Борис перебрал в памяти события последних дней. Чем он занимался, чем должен был бы заняться сегодня? Что тут было в последние дни? О разговоре с рекламщиками и с Ником, понятное дело, стоит пока позабыть. Что случилось с ним такого, о чем известно руководству?

«Мне урезали зарплату, — вспомнил Борис. — Благодаря штатному стукачу на мне сэкономили четыреста баксов. Для нормального сотрудника это событие, пожалуй, вытеснило бы все остальные. Так что я делаю? Иду скандалить!»

Мысль о том, что нужно высунуться из укрытия и ринуться в атаку, вместо того чтобы сидеть тише воды, ниже травы, сперва не показалась удачной. Но, поразмыслив, Борис решил, что это будет удачный ход. С одной стороны, еще древние считали нападение лучшим способом защиты, а с другой стороны, если в результате скандала его выпрут из фирмы, то лучшего финала и представить трудно: и не сам уволился, и нет нужды таскаться ежедневно во вражий стан.

Борис задумался над тем, с чего бы начать скандалить. Просидев какое-то время— звучавшая в наушниках Тина Тернер успела спеть три песни, — он положил руки на клавиатуру и несколькими стремительными соло напечатал два заявления. Закончив, он отправил оба документа на печать и пошел «ловить» их на секретарском принтере. Это было как раз по дороге к кабинету господина Подворского.

Зайдя в кабинет шефа, он кивнул Константину Николаевичу и выложил на стол первое заявление.

— Это что? — Патрон покосился на листок.

— Заявление. От меня.

Подворский подался вперед, нависнув над страничкой.

— «Прошу назначить меня начальником отдела промоушен с окладом тысяча пятьсот. Заранее благодарен», — прочел он. — Это что?

— Это — заявление. От меня к вам.