Читаем Контора полностью

У Роберта и с этим оказалось все шиворот-навыворот. Не успевал отзвучать последний «аккорд», как он вскакивал и улетал в ванную. Вернувшись буквально через мгновение, он развивал какую-то непомерно активную деятельность. Начинал ставить другую кассету, наполнять бокалы или чашки, жужжа при этом всякую ерунду, не имеющую в себе ничего романтического или, на худой конец, интересного. Суетился он голышом. Голый Роберт Мастерков представлял собой не самое эстетичное зрелище. Можно было смириться с тем, что кто-то суетится рядом, когда больше всего на свете хочется покоя. Можно избавить себя от созерцания телес не самого спортивного молодого человека, просто закрыв глаза. Но его бормотание залетало в уши и барабанило по мозгам изнутри, оно просачивалось сквозь сжатые пальцы, доставало под одеялом...

Ольга точно знала, что оборвет этот несуразный роман именно в такую минуту. Это будет проще всего, не понадобится даже собираться с духом, останется только выпустить пар, рвущийся наружу.

Досаднее всего, что Роберт периодически проверял, насколько внимательно слушает его Ольга. Он переспрашивал ее о чем-то, замирал, ожидая смеха в местах своего рассказа, казавшихся ему смешными. Он даже обижался, если не слышал его!

В основном Роберт рассказывал смешные истории из своей жизни. Большинство из них касалось его работы в китайской фирме, где он служил переводчиком в течение года с небольшим. Теперь, как он сам объяснял, подобная работа перестала его устраивать, ему понадобилась перспектива, возможность роста и самовыражения. Самовыражаться он решил именно в «Конторе».

Ольга не могла слушать эти истории внимательно. Она не могла сказать точно, насколько они смешны и остроумны. Но довольно скоро девушка подметила, что примерно две трети из них начинались фразами вроде «Сидели мы как-то с господином Се в ресторане...» или «Пригласили меня как-то наши китайцы на ужин...». Далее в обязательном порядке следовало краткое описание меню: диковинные экзотические блюда и разного рода яства европейской кухни. Иногда он увлекался этими описаниями, и, на Ольгино счастье, мысль его уходила в сторону, рассказ перепрыгивал на рецепты, ритуалы и способы употребления печеных червей. Раз пять он показывал, как пользоваться палочками.

Сегодня снова выдался хороший день: Роберт, начав рассказывать про новогодний банкет, переключился на философствования на тему китайской народной музыки. Ольге выпала возможность понежиться. Почти шесть с половиной минут любовник трепался в свое удовольствие, не мешая ей отдыхать.

— ...Размеренный, мудрый голос китайской флейты располагает к отдыху, к размышлению, созерцанию и постижению окружающего мира, — говорил на исходе седьмой минуты Роберт, стоя нагишом посреди комнаты с чайником и намасленным тостом в руках. Мечтательно подняв очи горе, он повествовал о великом и вечном.

Потянувшись за сигаретами, Ольга обратила на себя его внимание.

— Я тебе обязательно принесу кассету с китайской флейтой! — сообщил ей Роберт вдохновенно. — Ты должна это услышать!

— Слушай, — Ольга села на кровати, закуривая легкий «Вог», — где ты всего этого набрался?

— Я изучал китайскую культуру и историю в институте, — ответствовал молодой человек с необычайной гордостью.

— В институте? А ты разве не педагог? — Ольга глубоко затянулась, наслаждаясь током теплого горьковатого дыма.

— Педагог. — Роберт как-то сник. — Получилось так, что... пришлось как бы выбирать... И я перевелся. На четвертом курсе. И диплом получился педагогический, хотя вполне мог оказаться и другим, и даже красным...

— Выбирать? Что выбирать? — Ольгу заинтриговали уклончивые ответы.

— Ну, когда поступал, — он задумчиво куснул тост, — я не написал в анкете об одном обстоятельстве. Прошло. Потом возникла перспектива поездки за рубеж. На стажировку. В капстрану. Тут, очевидно, меня перепроверили, и все вскрылось...

Ольга быстро соображала. Она попыталась на скорую руку свести концы с концами. Если человек специализируется на Китае, то куда он мог ехать на стажировку? В Китай и ехать! Не в Германии же ему повышать свою эрудицию по азиатской стране! Плюс к тому даже Ольгиных скромных познаний о Желтой империи хватило на то, чтобы заметить несколько неточностей в рассказах о жизни наших заамурских братьев, безнадежно сбившихся с пути коммунистического развития. Так что не тянул Роберт Мастерков на знатока китайского образа жизни. Концы с концами не сошлись, и Ольга заключила для себя, что парень нахватался вершков и теперь просто морочит ей голову. А нахвататься упомянутых вершков он мог на тех же курсах, где учил язык. Еще неизвестно, кстати, какой он там знаток китайского.

Пока Ольга занималась анализом и потягивала тоненькую сигарету, Роберт соглушительным хрустом дожевал тост. Тема собственного прошлого его явно не вдохновляла, и он вернулся к музыке.

— Да, у меня есть пара кассет. Очень хорошее качество записи. Мне с компакт-диска писали. Я обязательно тебе принесу. Сначала кажется, что она нудная, заунывная, но потом начинаешь проникаться ею...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза