— Так не бывает, — не поверила я. — Скажите, что вам всю жизнь хотелось? Вот просто хотелось, но вы не могли себе этого позволить? Где бы вы хотели жить? Как? Чем заниматься?
— Да всё хорошо…
— Нет, вы не ответили на вопрос, — не уступила я.
Римма Марковна надолго задумалась, а потом, покачав в такт своим мыслям головой, тихо сказала:
— Я всегда хотела жить в небольшом старинном домике с мезонином. Чтобы потолки высокие были. И чтобы был свой сад. Как у нас в Малинках. Но чтобы каждые выходные ходить в оперу или в театр. Чтобы семья была. Ещё хочу танцевать танго. Всегда мечтала. Это так красиво. Но в юности возможности не было, бедность была страшая, пришлось на фабрику идти, я в две смены там работала и без выходных, какие там танцы. Тут лишь бы до кровати доползти. А ведь ещё матери помогать надо было. Потом война. Потом всё как закрутилось, — вздохнула Римма Марковна, — Да зачем ты прицепилась ко мне, Лида? Бредишь старые раны.
— А знаете, Римма Марковна, существует одна старинная легенда. Восточная, вроде индийская или китайская, — сказала я. — Согласно этой легенде перед тем, как возродиться, каждой душе дают выбор — решить, какая половина жизни пройдёт счастливо: первая или вторая? Детство и молодость или же зрелость до старости? И некоторые души выбирают второй вариант, понимаете?
Римма Марковна молчала.
— И часто именно вторая половина жизни является наградой за перенесенные тяготы и страдания в юности, — продолжила я, — и наоборот. Помните, как у Данте Агильери: «Земную жизнь пройдя до половины, я оказался в сумрачном лесу…»?
— У меня сейчас и так всё хорошо, как я и не мечтала даже! Никогда я так хорошо не жила.
— Ну, теперь смотрите, Римма Марковна, — задумалась я, — это же всё вполне реально. Чтобы иметь свой дом с мезонином и садом и при этом ходить в оперу и театры, вам нужно жить где-то в пригороде Ленинграда, Риги или Львова. Это я для примера говорю. Та же Астрахань — прекрасный вариант.
— В Астрахани летом жарко очень, — проворчала Римма Марковна, постепенно втягиваясь в разговор, — с моим давлением я там не смогу.
— Ну пусть не Астрахань, — согласилась я. — Можно же Кострому, Казань или Киев взять. Там климат умеренный. Как раз вам хорошо будет. Обменяем вам квартиру на домик с мезонином и будете там жить и ходить по своим театрам.
Римма Марковна аж икнула.
— А, чтобы семья была — нужно вам замуж выйти. Делов-то, — вероломно подытожила я.
— Да ты с ума сошла, Лидия! — вспыхнув, возмущенно сказала Римма Марковна и неловко добавила, пытаясь увести разговор в сторону, — давай я тебе молочка лучше налью.
— Не сошла, — ответила я, — у вас еще есть время, чтобы пожить так, как вы мечтали. Лет двадцать так точно. Вас вообще ничего не сдерживает, Римма Марковна. Когда выберем вам город и приобретем там домик, переедете и выйдете замуж. Сколько ваших ровесников остались вдовцами. Думаю, вполне вы себе какого-то бодренького дедка найти сможете…
— Да ты что! Ты что! — запричитала Римма Марковна, — нашто он мне?! Пердун старый! Буду обхаживать его? А потом его дети меня под зад ногой вышвырнут и опять на Дворище?
— А это всё от вас зависит, Римма Марковна, — ответила я ей, — если дом будет ваш, и вы там старичка не пропишете — никто вас не вышвырнет. Кроме того, у вас ведь ещё есть я. А я не позволю. Так что не отмахивайтесь, а подумайте. У вас есть реальная возможность последний кусок жизни прожить именно так, как вы мечтали.
Римма Марковна задумалась и тихо вышла из комнаты. Даже грязную чашку из-под киселя на столе забыла.
Я же вздохнула спокойно — теперь уж точно она от меня со своими интригами о моём замужестве отстанет. Ну а что? Клин клином вышибают.
Хотя на самом деле я желала ей счастья, и, хотя привыкла уже к её помощи, но была бы только рада, если бы она нашла себе такого же вредноватого дедка для походов в театр.
— Что значит «Всё так и есть»?! Это что такое?! — заверещал Колодный и от возмущения даже его лысина покраснела.
Он раздосадовано крутил туда-сюда листок бумаги с объяснительной, и не мог поверить, что действительно видит то, что видит.
Да, я вчера весь вечер просидела над написанием объяснительной, перебрала множество вариантов: от подробного описания, какая мать Лидочки деспотичная тиранка и ханжа с мелкособственническими инстинктами до живописания ее нравственности и истории реального происхождения Лидочки. Но по мере написания мне становилось противно. Всё было не то.
В результате я решила, что пусть увольняют, значит, пора ехать жить в Кисловодск, и написала вот так, в трёх словах: «Всё так и есть».
И пусть как хотят, так и понимают это.
— Что вы себе позволяете, Лидия Степановна?! — тем временем гремел секретарь парткома. — Вам было сказано написать объяснительную с подробным описанием ответов на все претензии матери! А вы что мне здесь написали? Что, я вас спрашиваю?!
— Объяснительную, — тихо сказала я. — Там же в заголовке написано.
— Я вижу, что написано в заголовке! — завизжал Колодный, — да вы издеваетесь?!
— Нет.
— Иван Аркадьевич! — схватился за голову Колодный, — вы посмотрите на это!