И, видя, что она собралась до последней капли крови доказывать мне целесообразность душегрейки из больного зайца, я быстро добавила:
— Надо покупать шубу из каракуля! На эти талоны срок годность же есть. И сегодня срок как раз заканчивается. Так что давайте быстрее. А то магазин скоро закроется. Пропадут же и будет жалко. Мы должны их полностью потратить.
Кажется, подействовало. Римма Марковна пристально посмотрела на меня, но, видя, что я не шучу, резво потрусила к каракулевым шубам.
И вот тут она, наконец-то, «отпустила тормоза». Мне пришлось почти час помогать ей выбирать. Она с огромным удовольствием, с почти детской какой-то радостью, перемеряла все шубы, которые там были. Даже мужскую дубленку. Кажется, она оттягивалась за все предыдущие годы лишений. Вошла во вкус, так сказать.
Наконец, мы остановились на элегантной шубе из лисы, в пол. Я молча посмеивалась. Еле-еле удалось убедить раздухарившуюся старушку не брать шубу из белого песца. В химчистке однозначно испортят, а чистить самостоятельно было стрёмно (в эти времена белый мех чистили смесью муки, крахмала и сухого молока. Мне кажется — жуть жуткая).
В общем, с горем пополам, наконец-то, выбрали!
На последние талоны, оставшиеся от покупки шубы Римме Марковне и пальтишка для Светки, она уговорила меня взять ещё два мотка королевского мохера нежно-персикового цвета.
— Свяжу тебе ажурную жилетку, — проворчала Римма Марковна, бережно прижимая огромный свёрток с шубой к груди, — а то нам набрали всего дорогущего, а о себе ты опять забыла.
И от этих слов стало у меня в груди прямо потеплело…
Дома Римма Марковна схватила шубу и убежала хвастаться Норе Георгиевне и всем, кто попадется. Светка ещё не вернулась из школы (они сейчас учились во вторую смену). И неожиданно я осталась предоставлена сама себе.
Побродив немного по пустой квартире, я включила телевизор. Но там шла какая-то ерунда и я выключила.
Эх, Интернет бы сейчас.
Вот много хорошего в это время. На пример, продукты. Да, с деликатесами здесь напряг, но вот простая пища намного вкуснее и качественнее, чем в моём мире. Или одежда. Конечно, модели не ахти, да и расцветки так себе, но зато вся одежда добротная, носится много лет. Это не «брендовые» вещи из моего времени, которые теряют товарный вид уже после двух-трёх стирок.
Но вот с досугом здесь прямо беда-беда. По телевизору большинство передач незамысловатые и скучные, хорошие остросюжетные книги в библиотеке чтобы взять — тебя записывают в специальную очередь. И книгу выдают строго на пару дней. И часто она в таком виде, что даже в руки ее брать противно. Хорошо, что у меня борьба за существование в этом мире и работа занимала почти всё свободное время, но, когда выпадали такие вот моменты, — я вообще не знала, куда себя девать и что делать.
К счастью, я слонялась по квартире недолго. Вернулась Римма Марковна с шубой и глаза её горели, как у боевого кота:
— Лидочка! — выпалила она с порога, — ты представляешь, эта старая кошелка, Нора Георгиевна, мне так позавидовала! Так прям позавидовала, что аж на душе приятно!
Она взахлёб принялась рассказывать, как отреагировала соседка на её шубу, как вдруг в дверь позвонили. Я пошла открывать.
Каково же было моё изумление, когда на пороге я узрела лидочкину мать и сестру.
— Что, не ждала? — вместо приветствия желчно выпалила Лариска и, оттеснив меня от двери, по-хозяйски вошла в квартиру.
За нею вошла лидочкина мать, молча поджав губы, даже не поздоровавшись.
От всего этого я на миг аж дар речи потеряла.
— А ты, я смотрю, кучеряво устроилась, — возмущенно завила Лариска, рассматривая коридор.
Не успела я ничего ответить, как послышался голос:
— Лида, смотри, а с этим шарфиком ведь правда лучше? Или тот синий всё-таки красивее? — и в коридор эдакой боярыней вошла Римма Марковна в новой шубе из чернобурки, на которой всё ещё болтался ценник.
Сцена в коридоре по уровню пассивной экспрессии легко могла бы конкурировать со знаменитой сценой, когда всем внезапно сообщили, что едет ревизор.
— Эт-т-о что т-такое? — внезапно осипшим голосом спросила Лариска, во все глаза уставившись на Римму Марковну.
— Не что, а кто, — поправила её я, — это Римма Марковна.
— А что она делает в нашей квартире? — взвизгнула Лариска и развернулась ко мне. — А?
— Живёт здесь, — ответила я спокойно (пока ещё спокойно).
— А на каком основании…
— Не твоё дело! — оборвала её я, — это — моя квартира. И здесь живут те, кого я считаю нужным здесь поселить. Перед тобой отчитываться не намерена.
— Да ты…
— А что вы здесь, у меня, делаете? — задала логичный вопрос я спокойным голосом (всё ещё спокойным).
— Да что ты себе позволяешь?! — заверещала Лариска, — К тебе мать родная приехала и сестра, старшая между прочим! А ты вместо гостеприимства дурацкие вопросы задаешь!
— А зачем вы ко мне приехали?
— Мать завтра в партком пойдёт! — выпалила Лариска с таким злорадством в голосе, что у меня аж мурашки по спине пошли, — будет разбираться, почему они телеграфировали, что вопрос закрыт! Наша мамка, если надо, и на самый верх дойдёт! Будешь как миленькая ездить и огороды полоть!