– Я тогда ехал из Западного Берлина, вы ведь знаете, пан майор, что происходит в этом поезде. Как только люди садятся, начинается застолье. Все много пьют, потому что скоро граница, сначала ГДР, а потом наша. В поезд заходят немцы, но их не интересует, что везут пассажиры. Они ищут валюту или антисоциалистическую пропаганду. Но ничего не находят, зачем кому такой мусор. На этом ведь не заработаешь. А после них появляются наши. С этими хуже всего, потому что у немногих есть связи с таможенниками, а если находится такой человек, тогда можно спокойно ехать. Чаще всего проверяют выборочно, очень редко проверяют всех. Поэтому люди предпочитают выпить, чтобы легче было пережить стресс. Я тоже с попутчиками в купе начал пить еще в Берлине, а потом, когда проснулся, мы уже были в Польше, как проверяли, я не помню, много выпил, но меня, наверное, не трясли. Когда я проснулся, мне захотелось в туалет, и я пошел. Когда я был уже в конце коридора, мне пришлось протискиваться через багаж, лежавший возле туалета, и тогда я увидел этих железнодорожников. Они пришли из другого вагона и шли в мою сторону, я подумал, что надо уступить им дорогу. Но они не пошли по коридору, а свернули влево, низкорослый вошел в туалет первым, а за ним большой, и там они закрылись. А я как дурак остался стоять в коридоре. А что мне было делать, когда мочевой пузырь разрывался, я побежал в туалет в другом вагоне. Когда я вышел из него, облегчившись, они, наверное, еще были внутри, потому что на ручке висела красная табличка, как будто туалет занят.
– Вы их хорошо рассмотрели? – спросил майор Мартинковский.
– Я их видел, как вас сейчас, только здесь светло, а освещение в поезде не очень.
– Скажите, как они выглядели, то есть как себя вели, о чем разговаривали?
– Они не разговаривали, низкий шел впереди, открыл дверь и вошел туда.
– Вспомните, он сам вошел или тот второй помог ему, может, затолкал внутрь.
– Нет. Тот сам вошел, я тогда очень разозлился, что он влез без очереди, а уже потом вошел второй.
– Точно? – у милиционера все еще были сомнения.
– Точно, пан майор, когда тот первым вошел, второй еще обернулся и закрыл двери между вагонами, наверное, чтобы не было сквозняка. И только после этого он пошел за первым, и, когда вошел, закрыл дверь изнутри, я слышал.
– Скажите, как выглядел второй мужчина? – вмешался в разговор сидевший рядом сержант Коваль.
– Первый был низкого роста, – задумался Вуйтик, – а второй такой большой, жирдяй…
– Какого цвета волосы у него были? – расспрашивал дальше Коваль.
– Этого я не знаю, у него на голове была фуражка, и в коридоре было темно, но усы у него были темные…
– У него были усы? – удивился сержант.
– Точно были, но какого цвета, не знаю, темные, может, даже черные, точно не светлые. Они были такие длинные… – мужчина пытался подобрать подходящее слово, чтобы описать усы железнодорожника. – Такие, – он почесал макушку, – как носит Валенса.
В кабинете стало тихо. Оба милиционера посмотрели друг на друга, первым отозвался Мартинковский:
– Спасибо вам за то, что вы пришли. Вы нам очень помогли. У меня к вам еще одна просьба. Сейчас сотрудник отведет вас к нашему художнику. Я хотел бы, чтобы вы с ним вместе составили портрет второго железнодорожника. Он покажет вам в каталоге разные части лица, а вы выберете подходящие под описание.
Вуйтик неуверенно посмотрел на милиционеров, как будто его что-то беспокоило. Заметив это, Мартинковский спросил:
– Что-то еще, пан Вуйтик? Что-то вспомнили?
– Я насчет вознаграждения.
– Какого вознаграждения? – удивился майор.
– В Лазаре люди болтали, что тот, кто поможет следствию, получит вознаграждение.
Вскоре в кабинете появился вызванный Мартинковским дежурный и вывел довольного Вуйтика, которого заверили, что он первый в очереди на получение вознаграждения.
– Что ты об этом думаешь? – спросил сержанта Фред.
– Если оба вошли в туалет, а этот проводник вошел первым, значит он доверял второму.
– Вот именно, они знали друг друга. Наверное, они вместе вошли в туалет, чтобы о чем-то поговорить. Может, должны были что-то передать, какой-то левый товар, и должны были сделать это так, чтобы никто не видел. В любом случае, они оказались внутри вдвоем, а вышел только один.
– Кое-что мне кажется странным, – анализировал ситуацию Коваль. – Как это возможно, чтобы толстый связал проводника, отрезал ему руку, и никто этого не услышал?
– Он легко мог связать мелкого, достаточно было его оглушить. В этом поезде большинство пассажиров, напившись, спят, что подтвердил Вуйтик. В поезде шумно, особенно на стрелках или на мосту. Можешь кричать, сколько угодно, никто не услышит…
– Это точно, в наших поездах еще никто не подумал о том, чтобы было тише. Могу поспорить, что через пятьдесят лет у нас будут ездить те же вагоны, только еще в худшем состоянии, и всем будет казаться, что это нормально. Люди привыкли.