Контрабандист из Варшавского гетто

Полицейским, без разрешения начальника возбранялась звонить, но Якуб Лейкин смотрел на это сквозь пальцы. Поэтому, если бы его и застукали, то он объяснил бы, что звонил арийским друзьям с просьбой оказать помощь с одеждой ребенку. Но шаги и голоса удалились и наконец совсем стихли, и он вышел из кабинета и направился к выходу. Выйдя из комендатуры, Пассенштейн быстрым шагом пересек плац и, выйдя на улицу Купецкая, свернул на улицу Заменгофа. Разговор со своим лучшим и, пожалуй, единственным другом и однокашником Генриком Матецким, Пассенштейну не понравился. Была недосказанность, неопределенность во всем. Впрочем, это было так похоже на Генрика. Пассенштейн хорошо знал своего друга. Несмотря на то, что Генрик Матецкий был видный мужчина и производил впечатление уверенного, даже самоуверенного человека, внутри он был, пожалуй, слабенький. Однако, не это было причиной, почему Пассенштейну не понравился разговор. Его покоробило то, что Генрик еще не поговорил со своей женой, Анной, и это засело тонкой иглой в его сердце.

Он чувствовал, что Генрик о чем—то умолчал. И почему Анна могла сказать нет? Генрик сказал о своей жене, Анне: «Если нет, то ее нет окончательное.». А что, если она уже отказала, а Генрик не может признаться в этом? Ну этого не может быть. Анна, которую знал Пассенштейн, не могла отказать, а если бы даже по какой – то причине отказалась бы принять Рахель, то для этого должна была быть серьезная причина. Не могла же она настолько измениться, зачерстветь. Хотя, разве не было живых примеров, когда люди менялись полностью. Особенно здесь, в гетто, это было сплошь и рядом, даже с самыми лучшими людьми А там, за стеной, почему должно быть по – другому. Размышляя об этом, воскрешая в памяти совместные семейные встречи с Матецкими, Пассенштейн пытался сам себе ответить на вопрос: может ли Анна отвернуться, отказать. Нет, та Анна, которую он знал не могла, сам себе ответил Пассенштейн. Он не мог представить себе, что должно было произойти такого, что переломило бы ее характер и растоптало бы ее идеалы. Возможно, Генрик сомневается, но это нормально. Выйдя на улицу Лешно, Пассенштейн остановился. С Лешно, на право вела небольшая улочка, выводившая прямо на главные ворота фабрики Таббенса. По обеим сторонам этой узкой улочки, располагались небольшие лавки и магазинчики. Среди них затерялась маленькая аптека пана Блюменталя, которого Пассенштейн знал несколько лет. Интересно, работает ли он еще? Пан Блюменталь, мог достать любое средство и что не спросишь, он тут же приносил из своей комнатки, где хранил лекарства. Пассенштейн несколько секунд смотрел в глубь этого узкого переулка. Он вспомнил рассказ Новака о ребенке, которого спящим провезли на арийскую сторону. С год назад он здесь покупал Леи средство от бессонницы. А что, если понадобиться? Конечно, Рахель была спокойным и послушным ребенком, но разве можно взваливать на маленького ребенка такую ответственность? Подумав об этом, Пассенштейн свернул в улочку.

Пройдя квартал, Пассенштейн остановился возле двери с небольшими витражными стеклами, настолько мутными и грязными, что через них ничего не было видно. Над самой дверью висела, покачиваясь от ветра, вывеска «Аптека Блюменталя». Пассенштейн дернул дверную ручку, дверь заскрипела и поддалась, а над его головой прозвенел колокольчик. В небольшом помещении аптеки стоял затхлый воздух, к которому примешивался сильный запах лекарств. Пассенштейну стало дурно и он прикрыл ладонью рот и нос. Аптека была пуста, лишь на покрытом толстым слоем пыли прилавке стояла мутная литровая банка с зеленоватой жидкостью. Полки, прибитые к стенам, также были пусты и покрыты пылью, а кое —где еще и паутиной. Пассенштейн, оглядевшись определил, что невыносимая лекарственная вонь шла из другой комнаты с низкой аркой, расположенной за прилавком, и занавешенной темно —синей парчовой занавеской. Тот самый склад, из которого пан Блюменталь, словно волшебник, выносил любые лекарства, даже самые дефицитные.

–Пан Блюменталь, – крикнул Пассенштейн. —вы здесь?

Ответа, однако, не последовало, но Пассенштейн заметил, как темно – синяя парча подернулась, и спустя несколько секунд за ней показался маленький, сухой старичок с бледно —желтой кожей лица, похожей больше на морщинистую кору.      Старичок вышел к прилавку и приподняв голову, стал внимательно разглядывать посетителя через низко посажанные на переносице очки. Старичок был одет в рабочий халат черного цвета, висевший на нем мешком, под халатом темно —серая рубашка с сильно изъеденным воротником и аккуратно повязанным галстуком. На голове была одета в тон халата кепка.

–Пан Блюменталь, вы меня не узнаете? – широко улыбнувшись спросил Пассенштейн и снял фуражку. Аптекарь напрягся, но затем тихо улыбнулся, оголив беззубый рот и откинув прилавок, зашаркал к полицейскому.

–Давненько, – тихим, глухим голосом произнес аптекарь и подойдя к Пассенштейну двумя руками пожал его руку и даже слегка поклонился.