Контрафакт

У него захватывало дух не только потому, что вечером точно знал: завтра увидит девушку, куда ж она денется от торговой точки! У него захватывало дух потому еще, что решил с ней познакомиться, и решение это принял самостоятельно, безо всякого Лешки.

Была, впрочем, у Вадика мыслишка поделиться своими чувствами и намерениями с Леонидом Петровичем. Но он отбросил ее с негодованием как малодушную. Он не хотел менять одну няньку на другую. Желал самостоятельности. Готовился совершить поступок. И совершил.

Седьмого марта в восемь часов сорок пять минут Вадик развернул свои гвоздики и направился к Кате. Он шел, не чуя под собой пола, готовый сквозь этот почти что не ощутимый пол провалиться, если Катя поведет себя враждебно: например, загогочет и пошлет Вадика с его букетом…

Но Катя, казалось, его ждала. К этому моменту столы ей уже расставили, и она выкладывала на них канцелярское добро, которое покоилось в банановых коробках. Завидев приближающегося с вымученной улыбкой на устах Вадика, Катя прекратила суетиться, оперлась руками на не заставленный еще товаром стол и смотрела в упор на робеющего грузчика, подбадривая его улыбкой.

Вадик вручил гвоздики, сопроводив акцию самыми бесцветными словами, которые только можно было придумать:

– Катечка, поздравляю Вас с Международным женским днем Восьмого марта!

Катя широко улыбнулась, приняла цветы и сердечно поблагодарила. Сказала: «Спрячу пока» – и наклонилась, пристраивая гвоздики в банановую коробку. И опять взору открылась эта безумная бесконечность, обрамленная к тому же какими-то немыслимыми кружевами голубого цвета. И Вадику вдруг показалось, что проказница знает, куда устремлен его взгляд, и специально медлит, лукаво поглядывая на кавалера.

Ах, женщины, от вас можно сойти с ума. Некоторые и сходят.

Любовь любовью, коммерция коммерцией, а туалеты в спортивном комплексе оставляли желать… Да и то сказать: «туалеты». Раньше были «туалеты», а потом стал «туалет». Потому что на шестом этаже туалет закрыли – сначала на ремонт, а потом – навсегда. Остался туалет только на первом этаже, то есть в подвале. Получилось так: с одной стороны – музыкальная точка, с другой – медицинская. Между ними – вход в мужской туалет. Так, волею судьбы, между наукой и искусством расположился редко афишируемый очаг бытовой культуры. Но это был заброшенный очаг, в котором вместо веселого пламени чадила сырая головешка.

То, что писсуары не орошались смывным потоком и потому пожелтели, это ладно. Хуже, что вода к ним – до заглушенных намертво вентилей – подавалась и просачивалась, стекая по грубо прилепленному кафелю на пол. И всякий, подойдя к писсуару, начинал сомневаться: что под ним: вода или следы неаккуратности. Хотелось думать, что вода. Но вкрадывалось подозрение.

Ну да ладно, с писсуарами. Малая нужда – она малая и есть. Справил кое-как, по-быстрому, думая о постороннем, и пошел себе покупать-продавать книжную продукцию и канцелярские принадлежности. Но от большой-то нужды тоже ведь никто не застрахован!

Ох.

Кабинок было много, но ни одна не закрывалась. Может быть, когда-то было по-другому, но к моменту появления на клубе Леонида Петровича все двери не соответствовали по размеру дверным проемам. То есть двери были чуть-чуть больше проемов, а проемы чуть-чуть меньше дверей. Подвешены же двери были так, что к раме не прилегали, и их нормальное положение было – нараспашку. Ручек у большинства дверей не было. Немногочисленные оставшиеся были бесполезны, как и задвижки, которые словно в насмешку, имелись везде. Унитазы, конечно же, были без крышек. Как же, спросите вы, можно было ими пользоваться? Взгромоздившись по-орлиному? Ни за что не уцепившись? Это же опасно для жизни! А ведь надо было еще ухитриться дверь удержать прикрытой. Нет, это невозможно! – воскликнете вы и будете неправы. Потому что – возможно. Что же, по-вашему, человек, оседлавший книжный бизнес, не умудрится оседлать унитаз? Умудрится, умудрится. И умудрился уже. Как? С помощью пластиковых тесемок, обжимающих книжные пачки. С помощью этих очень крепких тесемок. Догадались? Из них умные люди связали петли, продели их в дырки от ручек. И пожалуйста: сел по-орлиному, петлю в руки, ты держишь дверь, дверь держит тебя. Выход? Выход. И смех, и грех, ей-богу.