Контраходцы

) Нушка, Нушка, во время подготовки к вечеринке я по сути только и делал, что лихорадочно-возбужденно искал ее и трусил, не зная, как продолжить то, что между нами произошло, где найти способы сдвинуться дальше, постоянно покрикивая на самого себя — держись непринужденнее, держись безыскуснее — и остро чувствуя, что ничего из этого не выходит, все время поглядывая на свое отражение в надраенных медяшках и надеясь пальцами расправить кустарник собственной шевелюры. Когда ее не было передо мной, я с легкостью обретал чувство цельности, слитности конечностей и мускулов, придававшее мне уверенность, ощущение самостоятельной фигуры в этом мире. Но стоило ей появиться, как внутри меня начиналась дрожь, позвоночник мне изменял, подо мной все качалось, словно доски и рейки фреольского корабля медленно и бесшумно срывались со своих мест, чтобы охапкой жердочек подняться и закружиться в воздухе. Обменявшись с ней первыми словами, я обычно становился немного собранней, но затем — ибо она была так рада меня видеть, дарила такой искренностью — затем начиналось затяжное головокружение от ее близости, предельно непосредственное ощущение, от которого расплывается все кругом, настолько редкостное, что ни в каком другом месте, ни в каком другом времени и ни с кем иным я не хотел бы оказаться, кроме как здесь, сейчас и с ней.

Пирушка фреолов втянула нас, Нушку и меня, как только мы вошли в прокошенный аэрокосилкой в траве круг. Нас мгновенно затащило в гущу веселящихся субъектов, протягивавших нам со всех сторон кубки — их наполняли прямо из бочонков, ветрячки на донцах которых, если я правильно понял, поддерживали давление, чтобы вино лилось и пенилось. Спустя какую-то пару бокалов и нескольких широких улыбок я вдруг оказался в гуще вечеринки. Больше не застенчивый наблюдатель, но действующее лицо, в центре внимания и веселья, вопросов то откровенных, то тактичных, всевозможных обольщений, которым я не мог ни поддаться в самом деле, ни полностью отвергнуть, оттаскиваемый в сторонку то бывалыми матросами, жаждущими вкусить от моего престижа, то женщинами (в том числе довольно зрелыми), которые принимали мою застенчивость за молчаливую податливость.

Вскоре я уже не знал, ни где была Нушка, ни где другие, нас разнесло, и я заметил дальше в вельде освещенные пятачки, из которых доносились музыка или крики — наверное, арены или кружки для игр?

π Попытав коммодора, я подтвердил свое впечатление о человеке с треугольным лицом и желтыми глазами, который расспрашивал Фироста. Сам он не из команды эскадрильи. Он представился контр-адмиралу во время остановки в невзрачной деревушке под именем Силена. Ороши приглядывала за ним на вечеринке; она даже заговаривала с ним. По условленному знаку мы незаметно выходим из круга факелов. Разойдясь в разные стороны, мы описываем петлю, чтобы сойтись ниже по ветру. Нас укрывает впадина в степи. Ороши садится, скрестив ноги, держась совершенно прямо, с непроницаемым лицом. Луна, от которой осталась половина, бросает металлический отблеск на стебли травы. Кивнув, Ороши допрашивает меня:

— Коммодор тебя просветил?

— Да. Этот Силен попросился примкнуть к внешнему эскорту «Физалиса».

— Он мне говорил. Что именно это такое?

— Это рой колесниц с кайтами, баркасов на воздушной подушке и прочих контрмер спереди или сзади от корабля, в зависимости от обстоятельств. Он служит, если хочешь, первым рубежом защиты от атак наемников.

— Кто на них нападает?

— Грабители, обычные пираты. «Физалис» уже сам по себе, как судно, был бы очень ценен. К тому же на нем груз. Фреолы, пользуясь своей скоростью, берутся за срочные перевозки...

— Что они перевозят? Слитки?

— Да, большое количество нержавеющей стали болванками, олова, мрамора, твердого камня для укреплений деревень, легкий транспорт...

— Вооружение?

— Немало. Главным образом заготовки метательных пропеллеров, механические арбалеты... Они, кроме того, делают боеприпасы со сжатым воздухом в трюме: у них есть для этого мастерская — и нужная компрессия. Отсюда зависть.