Контраходцы

— Это остается для меня самым сложным. Иногда я чувствую себя ситом в горной деревне. Я стараюсь своим сознанием перегородить проплывающий туман, словно железным решетом. Я уговариваю капли воды осесть на металле решетки, а затем пытаюсь ее бережно встряхнуть, чтобы они соскользнули в желоб. Я хотел бы сгустить эти уходящие как морось мгновения, сохранить — оставаясь притом открытым всему происходящему, не перестающему происходить. Трудно прожить жизнь, чтобы она не ускользала – то ли через дырку в ухе, то ли сквозь дырку в заднице...

— Она не ускользает, на самом деле ничто не ускользает. Любое мгновение твоего прошлого всегда с тобой, оно непрерывно накапливается и переуплотняется. Иначе ты бы уже сошел с ума. Твой взгляд на память отравлен здравым смыслом, трубадур. Память — это не та способность, которой можно обладать, или которую можно не упражнять. Мы все помним абсолютно все. В чем разница, так это в способности забывать...

— Как раз я-то все забываю!

— Нам не изменить себя, трубадур...

— Нет. Но мы меняемся!

— Я бы прежде всего сказал, что мы убегаем сами от себя. Мы только и делаем, что убегаем сами от себя. И позволяет убегать и управляет этим бегом забвение. Активное забвение неумолимых воспоминаний, которые нас создали. Нужно выучиться удирать.

π Вот оно! Эрг достает свой боевой параплан: коротенькое крыло. К нему приложила руку Ороши и его не сносит даже под стешем. Эрг крепит к ногам два горизонтальных винта. Он быстро поднимается спиной к ветру, и в полете сгибает колени. Поток приводит в движение винты. Они послужат и толчковыми движителями для уклонения, и щитом. Силен не прекращает движения. Его колесница касается травы, скачет, движется рывками. Пошла стрельба. Снова гарпунная установка. Слишком близко. Затем следуют залпы, дробь или щебень, вылетающие из блока стволов. Эрг явно опережает, но ему не удается ответить. Лишь избегает свистящих зарядов. Впечатляющий темп норовит заставить его ошибиться.

— Я хотел задать тебе вопрос, Лердоан, который с недавних пор задаю самому себе все чаще и чаще...

— Задавай.

— Ты видел, как я этим вечером представлял Орду. Ты, должно быть, внимательно наблюдал за мной...

— Конечно.

— Находишь ли ты меня таким же быстрым, таким же подвижным, как раньше?

∫ Старик растопырил ладонь и снова ее сжал в пустом воздухе, словно ухватил завихрение (или оно просочилось между пальцев?). Голос — для его возраста — прозвучал крайне чисто:

— Это два разных вопроса, если позволишь. Это немного похоже на запись о ветре или финт в бою: скорость может быть в количественном выражении очень высокой, но не настолько же стремительной. И наоборот, движение может быть удивительно медленным, даже почти застывшим, но при этом оказаться молниеносным.

— Не уверен, что понимаю.

— Я видел, как ты пускал бумеранги в так называемого Силена. Твои снаряды были невероятно быстры, если говорить о скорости твоей руки. Но ты не вкладывал в них никакой подвижности, ты играл. Доказательство — Силен уворачивался от них, чуть поворачивая шею. Силен был скор, ты был скор.

— В чем разница?

— Объяснение довольно тонкое. Представь как бы три измерения скорости, которые вместе с тем есть измерения жизни. Или ветра. Первое тривиально: оно заключается в том, чтобы считать быстрым то, что быстро движется. Это скорость механического транспорта, пропеллеров и сламино. Оно количественное, соотносит координаты в пространстве и времени, оно действует в предположительно гладко-непрерывной Вселенной. Назовем эту скорость относительной, быстротой. Второе измерение скорости — это движение, к примеру, такое, какое раскрывается в мастере молнии калибра Силена. Подвижность — или Мю, как они ее называют — это способность мгновенная, это фундаментальная предпосылка к нарушению: разрыву состояния, стратегии, разрыву жеста, смещению. Она неотделима от крайней внутренней мобильности, от непрекращающихся изменений в сознании бойца, трубадура, мыслителя. Применительно к ветру подвижность была бы шквалом. А именно: не большее количество воздуха, прошедшего за единицу времени, не средняя скорость, а то, что искажает поток: и ускорение, и турбулентность — которая заставляет его качественно изменяться — перемена. Между сламино и стешем, например, нет разницы в скорости, но есть реальная разница в подвижности. Наконец, в жизненном плане подвижность была бы способностью постоянно обновляться, переменяться — это другое название свободы в действиях, и, без сомнения, отваги. Ясно я выражаюсь?

— Для этого часа ночи — куда уж яснее, Лердоан...