Контраходцы

Не все в орде, может быть, отнеслись к этому так же серьезно, как Ороши, Пьетро или я. Для многих на виду оказался только результат: Эрг Макаон вышел из боя живым, его противник мертв. Они не верили в Корректора — не всерьез, или же верили в него отстраненно, как верят в фей или облакунов Ларко. По правде говоря, я сначала повел себя так же, как они — до полудня, когда под влиянием Ороши мы пошли повидать Эрга и поговорили с ним. Твердокаменный Эрг. Я был не так поражен его иссеченной плотью, с этим поперечным рубцом от пропеллера, которого он никак не сумел избежать, как его взглядом. Из взгляда исчезло кое-что в Эрге очень существенное: его надменность. Сколько бы Макаон ни объяснял снова течение дуэли, разбирая для нас свою тактику и недостатки, опять рассказывая о появлении Корректора, его скрытности и его исчезновении, оживляя все такой своеобычной сухой иронией, нас он не успокоил. Эрг никогда не умел лгать — ни другим, ни (прежде всего) самому себе. В его глазах он проиграл эту битву, и проиграл ее дважды: в отношении Силена, которого он не сумел перенасытить; в отношении Корректора, который, убив эргова противника, неприкрыто унизил Эрга, возложив на него (Кодекс Кер Дербан) долг позднейшего боя, в котором Эрг обязан был принять как момент, так и оружие и место. Последнее прозвенело в наших ушах (и прогудело в его собственных), как гонг судьбы. Никто, кроме собственного ордонатора Эрга, Те Жеркки, не мог даже вообразить, как противостоять Корректору, приняв какую неизвестную тактику и какой синтаксис — и даже существовала ли в его вселенной такая секущая плоскость, где он мог бы, по крайней мере, вести бой. Через четверть часа напряженного молчания Эрг обронил:

— Я должен снова увидеть Те Жеркку. Я отстал, и серьезно... Я стал вялым. Слишком много простых боев, слишком много... Мне нужно заново учиться.

— Те Жеркка, скорее всего, вернулся в Кер Дербан, Эрг. Он в трех годах езды на корабле отсюда. По меньшей мере.

— Не думаю, Сов, — перебила меня Ороши. — В действительности, наставник бойца-защитника никогда не отдаляется от своего ученика. Того, чему он научил Эрга, он никому не сможет отдать. У него не единственный ученик, а, так сказать, единственный сын. Должна быть возможность его отыскать.

Ороши сидела, по своему обыкновению вся выпрямившись и скрестив ноги, у стола, куда Эрг протягивал время от времени руку, чтобы ухватить фляжку с водой. Через трапециевидный иллюминатор мы увидали, как проплыла и тут же исчезла деревушка с круглыми куполами. Одно за другим проследовали поля в форме капель воды, заглубленные и прикрытые невысокими стенами. В вельде, за тройным растительным щитом из плотно стоящих деревьев и самшита, порой собирались в группки коренастые, солидно построенные хижины. «Эфемерная эскадрилья» мчалась наискосок, перпендикулярно оси Контрапути и чуть в подветренную сторону. Заботы по доставке грузов избавили нас от внимания коммодора. Заодно они послужили способом показать нам богатые возможности «Физалиса», поскольку мы собирались пройти вкось, затем вниз по ветру, и затем вверх по ветру — в течение одного дня, чтобы вернуться к исходной точке. Несмотря на дежурящего Фироста, Эрг не засыпал глубоко, потому что знал, как уязвим в своем состоянии, и опасался шакалов. Он снова откинулся назад и сказал:

— Те Жеркка придет. Он уже знает о сегодняшней ночи. Он не мог быть далеко. Может, он даже был…

— Что?

— Да нет, я бы слышал, как он дышит. Чем старше он становится, тем больше ветра глотает. Там, где проходит, он искажает поток.

— Сколько ему сейчас лет?

Эрг повернул голову к Ороши, насмешливо улыбаясь:

— В ламинарном или вихревом потоке?

— В ламинарном. Восемьдесят лет?

— Куда больше, Ороши. Но в вихревом, когда я в последний раз его видел, он тянул где-то на сорок.

— Вы можете мне объяснить? — требую наконец я.

Ороши вытащила из головной повязки маленький флюгерок и принялась его обдувать. Она подождала, пока ответит Эрг, потом, видя, что он не решается, подняла ко мне лицо:

— У тебя слишком рациональная подготовка, чтобы поверить тому, что я скажу, Сов. Для тебя существует только время как вариация продолжительности, годящаяся для всех существ. Для тебя кошке пять лет, горсу пятнадцать, дереву пятьдесят... Но эти их возрасты ничего не значат.

— Почему?

— Потому что продолжительность зависит от твоей внутренней скорости. У каждого живого существа своя собственная скорость. Иногда она значительно быстрее, чем у человека. Иногда много меньше. Чем выше внутренняя скорость, тем больше пространство сжимается в направлении движения и тем больше растягивается, расширяется время, например, между двумя ударами сердца.

— Все это я знаю. Ну и что? Как это связано с возрастом Те Жеркки?