Контраходцы

— Внутренняя скорость происходит, не то чтобы исключительно, но частично, от дыхания — я имею в виду, каким образом ты вдыхаешь и выдыхаешь воздух, ветер в котором погружается внутрь твоего тела и там циркулирует, ускоряется и центрифугируется или, наоборот, замедляется. Определенным созданиям, определенным людям удается удесятерить мгновенную скорость воздуха и искривлять ламинарный поток, изгибать его в себе. Это называется степенью искривления или вихревым эффектом. Если чрезвычайно одаренный мастер вроде Те Жеркки приобретет в жизни эту силу достаточно рано, его биологическое время будет течь медленнее, чем у обычного человека. Когда кажется, что ему девяносто лет, его кости, его органы, его мышцы достигают в вихревом плане сорока... Потому что кожа всегда стареет в ламинарном течении.

— Тебе следует уяснить, Сов, что тот малый, который овладел искривлением, в бою может подгонять свои движения относительно привычного времени. Он не только более бойкий, благодаря своему внутреннему ветру, но и движется в пределах секунды, которая дольше твоей. Со стороны, для стандартного наблюдателя, который дышит стандартно, он покажется очень быстрым. Фактически, это в основном растяжение его длительности, которое позволяет ему нанести больше ударов за ту же секунду.

— Он в каком-то смысле подкидываетсебе времени?

— Да. И он пользуется соответствующим сокращением пространства, чтобы укоротить дистанцию броска. Это то, что вчера продемонстрировал Силен, не больше и не меньше. Отсюда трудности Эрга. Верно, здоровяк?

— А ты, Эрг, ты не научился пользоваться таким умением?

Наш защитник медленно приподнялся и уставился на собственные руки. Он странно хмыкнул, прежде чем отвечать:

— Те Жеркка пытался научить меня дышать, как бойцы Движения. Но да ладно…

— Но ладно — что?

— У меня не получалось. Я не захотел идти по этому пути. Не смог. Я выбрал броски. Охват пространства.

— Почему?

— Движение идеально для дуэлей один на один. Современную молнию не сможет одолеть никто из людей. Но я — защитник. За мной вы все. Двадцать человек, все бесценные, которых нужно прикрыть. Цель не в том, чтобы уберечь мою кожу, чтобы отворотить мою физиономию. В девяти случаях из десяти цель — увернуться за вас. Когда мне исполнилось тринадцать, Те Жеркка сказал мне: если ты выберешь Движение, ты станешь непобедимым лично. Но если ты выберешь крыло и броски, тактику объемного щита, которую я могу тебе преподать, ты почти наверняка спасешь свою орду. «Это тактический выбор», — ответил я ему. А он сказал мне: «Это этический выбор, макака. Твоя Орда — лучшая в истории, знай это уже и всегда.»

— Уже и всегда?

— Да, именно так. «Уже и всегда». Он постоянно использует эти два слова. Он говорит на собственном жаргоне, он глотает слоги, он вот такой. И кроме того он сказал: «А еще твоя Орда последняя. Защищай как можно лучше. Дай им шанс добиться успеха... Наконец-то разобраться...»

— Почему последняя? Откуда это следует? Тридцать пятая уже готовится. Как раз в этом году она должна покинуть Аберлаас!

— Я не знаю. У него были видения. Как у Караколя. Неровные, с провалами.

Эрг замолчал и уставился в пространство, что для него было совершенно несвойственно.

— Есть еще что-нибудь, о чем ты хотел бы поговорить?

— Да. Но вы должны поклясться…

— Помалкивать?

— Даже Фиросту. Ни Пьетро, ни Голготу. Никому.

Единым движением, не сговариваясь, мы с Ороши сплюнули. Едва начав, Эрг, похоже, уже пожалел об откровенности. Однако он продолжал, словно вырезал опухоль:

— В день посвящения Те Жеркка сказал мне, что я не лучший боец-защитник. Что я никогда им не стану. Но именно поэтому он выбрал меня: потому что у меня был стрерф, внутреннее противоборство внутри того, кто осознает, что он не на высоте. «Лучшим становишься, пока знаешь, что не лучший, и бьешься, чтобы одолеть это чувство.» Конечно, я его видел еще, то тут, то там, каждый год примерно. Я всегда таил это при себе. Не лучший. Два года с тех пор, как он не приходил. Мне его нехватает, Те Жеркки.

— В прошлый раз он был в порядке?

— Да, все лучше и лучше. Даже если он стареет. Он все время съеживается. Он искривляется, он свертывается под действием своей внутренней скорости, своего прогресса. У него потрясающее дыхание. Он втягивает шквалы …

— Я тоже видела его три года назад. Он хотел встретиться с «аэромастерицей ветра», как он мне объявил. Он человек замечательной остроты и цепкости ума, я им так восхищаюсь. Я верю, не будь наша плоть такой вязкой по природе, у такого человека, как Те Жеркка, уже тела бы не осталось: он стал бы спиралью, невидимо вращающимся колесом из воздуха. Мы увидели бы его неприкрытую жизненную силу, замечательно чистую, великолепную.