– Зависит от того, кто играет, – пожал плечами Аксель.
– Вы родились в Швеции, – сказал Рафаэль. – В Швеции находятся четыре скрипки Страдивари, но Паганини не играл ни на одной из них… и я представляю себе…
– Верно, – кивнул Аксель.
– Я собираю струнные, которые еще помнят… нет, – перебил он сам себя, – лучше сформулировать по-другому… Если за этими инструментами ухаживали должным образом, вы услышите пустоту, которая осталась после утраченной души.
– Может быть.
– Я стараюсь напоминать людям об этой пустоте, когда приходит время подписывать контракт, – безрадостно улыбнулся Рафаэль. – Я собираю заинтересованные стороны, мы слушаем музыку, неповторимый скорбный звук – и подписываем контракт, а приложением к нему идут наши желания и кошмары. Это и есть контракт Паганини.
– Понимаю.
– Правда? Такой контракт невозможно разорвать, даже собственной смертью. Тот, кто попытается нарушить условия или решит покончить с собой, очень скоро поймет: так он сделает реальностью свой самый страшный кошмар.
– Что же я, по-вашему, должен ответить?
– Я просто объясняю, что подобные контракты не разрывают, и я… как бы точнее выразиться? – задумчиво спросил Рафаэль сам себя. – Не знаю, будет ли моему бизнесу выгодно, если вы по ошибке примете меня за любезного человека.
Рафаэль подошел к большому телевизору, висящему на стене. Вынул из внутреннего кармана блестящий диск и вставил его в
Экран заполнили серые полоски. Аксель почти физически ощутил страх, увидев, как три человека выходят из дверей кирпичного дома. Он мгновенно узнал двоих – комиссара уголовной полиции Йону Линну и Сагу Бауэр. Третьей была молодая женщина, похожая на латиноамериканку.
На экране Йона Линна вынул телефон и стал звонить. Ему вроде бы не ответили. С напряженными замкнутыми лицами все трое забрались в машину и уехали.
Камера скачками подобралась к двери; дверь открылась, в неожиданной темноте свет пропал, потом диафрагма автоматически перенастроилась. В прихожей стояли два больших чемодана. Камера продвинулась к кухне, потом свернула налево и стала подниматься по лестнице, двигаться по выложенному кафелем коридору, в большое помещение с бассейном. Какая-то женщина в купальнике сидела в шезлонге, другая женщина с мальчишеской стрижкой говорила по телефону.
Камера потихоньку отъехала назад, «оператор» явно дожидался конца разговора, потом снова приблизилась к женщине со стрижкой. Послышались шаги, женщина с телефоном повернулась усталым печальным лицом в камеру и замерла. На лице отразился парализующий страх.
– Папа, я, кажется, не хочу смотреть дальше, – еле слышно сказал мальчик.
– Все только начинается, – ответил Гуиди.
Экран вдруг стал черным, камеру выключили, но через несколько секунд изображение вернулось, подергалось и снова стабилизировалось. Теперь камера была закреплена на штативе; на полу, привалившись к кафельной стене, сидели рядом две женщины. На стуле перед ними сидел Понтус Сальман. Он быстро дышал и беспокойно ерзал.
Таймер в углу экрана показывал, что съемка происходила всего час назад.
Одетый в черное человек с лицом, скрытым маской с прорезями, подошел к Вероник, схватил ее за волосы и развернул лицом к камере.
– Простите, простите, – запищал Рафаэль.
Аксель с удивлением взглянул на него, но тут же услышал голос Вероник Сальман:
– Простите, простите!
Ее голос прерывался от страха.
– Я не знала, – пропищал Рафаэль и ткнул пальцем в экран.
– Я не знала… Я сделала фотографию, но не хотела ничего плохого. Я не знала, как это глупо, я только хотела…
– Выбирай, – сказал человек в маске Сальману. – Кому в колено выстрелить? Твоей жене… или твоей сестре?
– Пожалуйста, – прошептал Сальман, – не надо.
– В кого выстрелить? – повторил человек в маске.
– В жену, – почти беззвучно ответил Сальман.
– Понтус, – заплакала Вероник, – прошу тебя, не дай ему…
Сальман заплакал – душераздирающие, лающие рыдания.
– Если я выстрелю, будет больно, – предупредил человек в маске.
– Не надо! – в ужасе закричала Вероник.
– Ты не передумал? Может, мне выстрелить в твою сестру?
– Нет.
– Попроси.
– Что? – с перекошенным лицом спросил Сальман.
– Вежливо попроси меня выстрелить в твою жену.
Стало тихо, потом Аксель услышал голос Сальмана:
– Пожалуйста, будьте так добры… выстрелите моей жене в колено.
– Вы так любезны, что я могу выстрелить в оба. – И человек в черном направил револьвер на ноги Вероник Сальман.
– Пусть он не стреляет! – закричала она. – Понтус…
Человек в маске выстрелил; раздался хлопок, нога дернулась. На плитки пола брызнула кровь. Над дулом поднялось облачко пороховых газов. Вероник кричала что было сил. Человек в маске снова выстрелил. От отдачи дуло дернулось вверх. Пуля попала во второе колено, и нога неправдоподобно искривилась.
Вероник снова закричала – чужим хриплым голосом, ее тело дергалось от боли, на плитки под ней натекла лужа крови.