Контракт стервы

В семнадцать лет, никого не спросив, он поступил во французский университет. Сбежав не только на отдельную квартиру, но и в другую страну на несколько лет, Максим четко осознал, что мать его Екатерина Великая пыталась сделать из него маменькиного сынка; она не собиралась отрезать метафорическую пуповину, чтобы контролировать его, как собачку на поводке, до конца дней. Нет, спасибо, у него были другие планы.

За минувшие девять лет он выковал себя с нуля, вбив новые установки в мозг, перезаписав «материнскую плату». Он был независимым, свободным… Ну, почти. Ведь на помолвку с Верой согласился по настоянию матери. И о финансовых проблемах до сих пор молчит на Совете, хотя по-хорошему стоит заняться полной реорганизацией производства.

Жаль разбивать стеклянный сказочный домик матери, но придется. На тридцать первое декабря запланирован следующий Совет, и Максим объявит о том, что «Дол» либо объявит о банкротстве, либо кардинально поменяет курс.

Главное, к тому времени не утопить корпорацию в междоусобице с Уваровыми.

— Долой «Дол!» Долой «Дол»! Верните людям вклады!

Фрэнки орала в рупор, а группа активистов прохаживалась с транспарантами у главного входа в небоскреб «Дола». Заранее пикет не регистрировали, чтобы приехала полиция — так больше шума и освещения в СМИ. Да, нечестный метод, но он был прописан в контракте стервы.

С самого утра Фрэнки заказала с доставкой в дом Столетовых китайскую вазу и часы. Пускай подавится, в их доме барахло уже девать некуда. Гобсеки. Но выполнить задание с провокацией оказалось трудно из-за чертовой погоды, которая выдалась на редкость паршивая. Штормовое предупреждение прошло еще утром.

Фрэнки гадала, кто помешает ей раньше — полиция или Максим. Стыдно себе признаваться, но Уварова нервничала из-за Егеря. Хотелось встретиться, даже если он и не станет разговаривать. Сердце замирало, стоило закрыть глаза и в сотый раз за день ощутить на губах его поцелуй.

Как же они не сталкивались раньше? Даже не разговаривали толком, держались на расстоянии. Два врага — и точка. И почему вера в его демонический характер, которая основывалась на слухах и сказках, так легко рассыпалась, стоило Максиму коснуться Фрэнки? Будто два оголенных провода соединились в и завели двигатель в похищенной машине. Может, это гормональный самообман? Мимолетная страсть? Он ведь опытный соблазнитель, а Фрэнки — тренированная «марионеточка».

Но сердце шептало, что здесь нечто иное. Нечто более значительное…

Гул вертолета над головой вернул к теме пикета, и Фрэнки заложила за уши растрепанные волосы, натянула капюшон дождевика и снова подняла рупор.

В стороне топтались помятый, безучастный журналист и оператор, который все время матерился и говорил, что уволится, но больше в такой ураган снимать не пойдет.

Фрэнки снова открыла рот, чтобы скандировать, но ветер так резко рванул рупор у нее из рук, что тот улетел в сторону и вмазал по камере оператора.

— Что за туйня?! — заорал тот.

Хляби небесные разверзлись, и хлынул адский ливень. Две секунды назад было еще терпимо, а тут бац! — и как из ведра. Ветер хлестал по щекам так, что не видно, куда идти. Время обеденное, но стало темно, как вечером, и деревья рвались в Космос: казалось, еще мгновение — и выдернет с корнями.

Активисты-пикетчики тут же разбежались, спасаясь от стихии, а Фрэнки случайно ступила на канализационную решетку, и у нее застрял каблук сапога. Она же оделась вызывающе, в короткую шерстяную тунику, дождевик и сапоги на шпильках. Макияж — «я у мамы косметичку сперла». Но сейчас глаза заливало дождем, а саму Фрэнки шатало из стороны в сторону.

Из полицейской машины, которая уже полчаса была припаркована на противоположной стороне дороги, выскочил обеспокоенный блюститель порядка, махая руками, приказывая уйти; не видел, что ли, что каблук застрял?!

— Почему стоим?! Бегом под крышу! Или тебя в отделение забрать, чтобы в себя пришла?! — отчитал он, подбежав. Куртка на нем надувалась парусом.

Фрэнки еще раз дернула ногой, ухватившись за рукав полицейского, но каблук не поддавался.

— Дурында! — злился тот, а разглядев наконец корень проблемы, наклонился, чтобы потянуть за сапог. В этот момент Фрэнки тоже приложила усилие — и с маху въехала бедолаге носком освобожденного сапога прямо между ног. — С-с-су-ка-а!

О Господи! Фрэнки не знала, как помочь, куда кинуться, но потом ее шарахнуло молнией воспоминания: задание! Оскорбить полицейского!

Обомлев от собственной гнусности, Фрэнки гаркнула что было сил в легких:

— Мудак!

— Че-го-о?! — тот даже выпрямился и перестал материться. Наверное, если бы погода была получше, то Франсуазу упекли бы за оскорбление представителя закона, но в эту самую минуту налетел вихрь, и зона видимости сузилась до сантиметров, ибо больно было открыть глаза. — Да ну тебя, бешеная!