Контракт

Питер легко поднялся, на прощание коснувшись ее руки, и скороговоркой подытожил, будто совещание завершил:

— Сейчас я вас оставлю. Увидимся во время завтрака. Мы поняли друг друга, это главное. — К концу фразы его голос смягчился, Илону это очень приободрило:

— Да, мы поняли друг друга, — ее фраза отозвалась эхом, она уже знала, что в полифонии это называется двухголосный канон.

Она чуть задержалась, стряхивая состояние оцепенелого восхищения, словно судьба свела ее с проводником по Стране чудес. Домучила, наконец, свой давно остывший капучино, рассеянно вглядываясь в замерзшие и будто замершие деревья за окном, потом резко встала, накинула пальто и вышла из кафе. Сейчас она еще раз (в который раз уже!) измерит шагами асфальтированную дорожку в административный комплекс, но задержится там ненадолго, только расписание перепишет завтрашнее. А потом в гостиницу — писать, подытоживать, настраивать Митю по телефону, потом отдыхать и спать, спать. Она ужасно устала. Возможно, чистейший горный воздух для нее чрезмерно чист и свеж.

В тот день Илона обрела спокойствие. На смену неуверенности пришла ясность. Прежде ей постоянно виделся авиалайнер, давно потерявший управление, зависший на бреющем полете, подобие движения без руля и ветрил тянется, длится, а точка прибытия не то что не видна, попросту неизвестна. Но вдруг завертелись лопасти у воображаемого авиалайнера, моторы заурчали ровнее, вот уже совсем здоровый и бесперебойный гул, машина вырулила из тупика, полет проходит в ситуации, близкой к норме.

Питер Уэйль сиял по утрам, ее завидя, посвящал в азы профессии, контуры происходящего постепенно обозначались точней и точней. А главное, ушла депрессия от мыслей про неподъемность новых задач.

Вначале — план действий. Илона вспомнила, что нет задач «вообще», есть маленькие шаги и ежедневные действия.

Питер говорил серьезно, будто и впрямь готовил ее к совместной работе. Одна из причин — заполнить информацией первые встречи, когда невольный вопрос: а почему мы так часто видимся? — неотвечен, висит в сознании, но еще рано сказать — нам это приятно и нравится; причина вторая — не придется повторять азы профессии позже; и третья, главная, — ему было решительно все равно, о чем с ней говорить, ему хотелось ее видеть.

По утрам, по вечерам, неважно, главное — встречаться взглядами, ощущать прилив сил и желание жить и работать, что для него одно и то же.

Илоне на данный момент интересно говорить о работе. И только. Он чувствовал в ней скрытый потенциал огромной силы: ее умение тупо зациклиться на новой идее ему нравилось.

Он сам из таких. Беседы на отвлеченные темы считал потерянным временем. Десятилетиями выстраивал успех, но в угаре успеха, в разгаре — остался пожинать плоды в полном одиночестве.

С Тильдой — двадцать лет в браке, не шутка! — он развелся лет пять назад, дети уже не особенно в нем нуждались, а возможно, он в них не нуждался — выросли они отчужденными, отца не понимали, Питер вначале страдал, потом понемногу забыл об их существовании. Они не стали его деловыми партнерами, не рвались в преемники, а значит — посторонние люди.

Питер Уэйль, как человек занятой, от скуки не маялся и уже успел полюбить эту вначале невольную, потом сознательную обособленность от окружающих, но встреча с Илоной разбередила рану, позабытые надежды воскресли. Каждое утро он рассказывал ей байки «из жизни продюсеров», она все норовила записать, он не позволял:

— Память тренируйте, память, в новой профессии пригодится.

Питер убежден, что разматывать клубки секретов не стоит. Есть вещи, которые каждый должен узнать на своем опыте. Толку больше. Он нарисовал пленительную картинку будущего, которой то верил, то не верил: девушку полностью убедят его идеи, она прекрасно выполнит функцию помощницы, в мечтах он видел ее рядом: соратник и любимая женщина.

Впервые за долгое время ему не захотелось тут же прогонять грезы о счастье. У него подобие отпуска, в конце концов. Он имеет право размякнуть, расслабиться, поурчать, как кот, на спинке перекатывающийся по полу, мурлычет от удовольствия и неги.

Железное правило у Мити, он слово Исидоре дал, — гулять не менее полутора часов в день. Заниматься не более трех-четырех — тоже пообещал, но на практике выходило много дольше. Ну почему нельзя играть любимую музыку столько, сколько вздумается? Естественность, естественность — вот теперь его цель. Естественность дыхания, ритма, нюансов. Никогда не представлялась ему возможность уточнять сделанное, выверять, будто стекла очков протирать фланелькой, взглядываясь потом слева, справа… Да, натирка до блеска — вот чем он занимался в затерянном промеж гор отеле под старину. Акустика превосходная, потолки в холле где-то у самой крыши, Митя никогда не испытывал такого удовольствия от «Сонаты» Барденна. А главное, он услышал ее по-новому и сам испугался иных смыслов, открывшихся ему здесь, в горах. Прочтение «Сонаты» с видом на Монблан.