Контролер (ПВ-3)

Лаврентий быстрым шагом шел по госпиталю, а в голове у него все еще был только что произошедший разговор. Особенно та его часть, где он узнал о беременности жены Огнева. Как это могло пройти мимо него? Да, он не соврал Сергею, что Людмилу только опрашивали. Вот только после того, как товарищ Сталин дал отмашку «действовать жестко», он отправил к ней не кого-нибудь, а самого ценного сотрудника. Специалиста по психологическому воздействию. Прекрасно понимая, что физическими методами выбивать показания с родных Сергея нельзя, Лаврентий тем не менее не отбрасывал вариант, что Огнева могла быть причастна к покушению на мужа. Сколько таких историй он уже видел! Вот и требовалось с одной стороны получить правдивые сведения от нее, а с другой — сделать это максимально «деликатно». То есть — раскачать на эмоции. Но если она была беременна… Как это могло повлиять на ее здоровье? А если предположить самое худшее, что из-за допросов Огнева могла потерять ребенка? Тогда Лаврентий получит врага в лице Сергея. Парень не простит. Единственный вариант в этом случае — спихнуть всю вину на исполнителя. Вот только тот — ценный специалист. Таких под руководством Берии не так чтобы много. По пальцам одной руки можно пересчитать и еще «останется место». Остальные дуболомы. Что же делать?

«Для начала нужно узнать, что там со здоровьем Огневой, — пришел к выводу Лаврентий. — Потом уже исходить из результатов. И товарищу Сталину о ее беременности нужно сказать самому, чтобы тот не от Сергея это узнал. Жаль, что она никак не причастна к покушению. Было бы оправдание действиям Мирона. Но тот заверял, что она не причем. Ладно, сначала — сведения по Огневой, все остальное подождет».

* * *

Следующую неделю я усиленно восстанавливался. Особенно стимулировало меня вновь учиться двигаться невозможность самостоятельно добраться даже до туалета. В первые дни после того, как я пришел в себя, организму это не требовалось. Внутривенное питание не так чтобы давало после себя отходы. А вот только я начал понемногу нормально есть, как потребность сходить в «комнату раздумий» вновь вернулась. Но вот беда, сам я туда попасть не мог. И приходилось делать все под себя. Со стыдом я смотрел тогда на медсестру. Она лишь посмеивалась над моим смущением, но мне от этого было только хуже. Поэтому стимул у меня для самостоятельного передвижения был знатный. И это дало свой результат. Уже через четыре дня после разговора с Берией я наконец-то смог сам добраться до туалета, хоть и под ручку. Помогал мне Дмитрий, ставший вместе с Маратом — вторым ОГПУшником-"сторожем' моим «костылем». Они же развлекали меня разговорами, так как по распоряжению того же Берии никого впускать ко мне было нельзя. Чтобы предотвратить повторную попытку моего устранения.

За это время сам Лаврентий Павлович меня не навещал, зато приходил отец, Борис и мама с Людой снова зашли.

Во второй раз Люда уже была более спокойна, но на себя прежнюю уже не походила. И лишь попросив оставить нас наедине, я смог добиться от нее ответа.

— Я ребенка нашего потеряла, — бесцветным голосом сказала она, заставив по моей спине пройтись табуну мурашек. — Не смогла его сберечь. Не знаю, простишь ли ты меня.

— За что? — с горечью спросил я. — Ты в этом не виновата.

— Нет, виновата, — все тем же голосом сказала она. — Переволновалась. Если бы была спокойнее, ничего бы не случилось.

— Тогда можешь и меня винить. Из-за меня же волновалась.

— Нет, — покачала головой Люда. Она была словно кукла — почти такая же безжизненная и с тусклым взглядом. Даже когда она пришла в первый раз ко мне, в ней было больше эмоций. — Меня допрашивали. Следователь… Он вел себя так, словно это я устроила на тебя покушение. Обвинял. Требовал, чтобы я призналась…

— Он бил тебя? — перебил я любимую, скрипнув зубами.

— А? — оторвала взгляд от кровати Люда, посмотрев на меня. — А, нет, — покачала она головой. — Не бил. Но лучше бы бил. Не так больно было бы. Сережа я…

Тут она не выдержала и все же разрыдалась. Я протянул руку и сжал ладонь Люды. А после и вовсе потянул ее к себе, чтобы обнять. Девушка не сопротивлялась. Она прильнула к моей груди, уткнувшись в меня и плакала. Как же ей досталось! Внутри меня поднялась злость на Берию. Сволочь! А еще нормальным мужиком казался. Кого он там к Люде отправил, что тот ее до истерики довел и нервного срыва? А если Люда вообще лишится возможности рожать? Я слышал, что такое иногда бывает после выкидышей. Но говорить это Люде я сейчас не буду. Она и так натерпелась, зачем еще больше на нее страху наводить? Но вот Лаврентий Павлович у меня получит! Я ему просто так не оставлю потерю моего первенца.

В груди разгоралась злость. Пришлось ее душить, чтобы Люда ничего не почувствовала и не приняла на свой счет. Когда она выплакалась, я постарался еще немного ее успокоить, заверяя, что все еще ее люблю и никогда не брошу.

— Все будет хорошо, — шептал я. — У нас еще куча детишек будет. Только ты больше так не переживай, ладно? Я обязательно скоро вернусь домой. Уже почти выздоровел. Чуть-чуть осталось.