Контрразведчик

Обо всем этом Максим не знал. И в первые дни, когда после него промывали с хлоркой душевую, а простыню, вместо того чтобы отправлять в стирку, сжигали за воротами, он воспринимал это как чудачество.

Все выяснилось, когда в одну из пятниц чекисты, съехавшиеся на совещание, спросили в лоб: мыть ли после рукопожатий руки, или болезнь уже ушла.

Утром прапорщик уехал на «большую землю» лечить контузию. Куйбышев, как менее причастный, отделался нарядом на ремонт кабинета. Во время этого действа Михайленко понял, почему данное существо звали всегда коротко и просто — обезьяна. Мало того, что младший сержант щеголял красной от краски волосатой грудью, он был еще весь, с ног до головы, в этой краске… Все в кабинете было тоже в ней. Куйбышев решил, что ремонт должен касаться всего, включая стол, компьютер и одиноко висящую на потолке лампочку. На потолке краска засохла в виде падающих капель. Видно, красил Куйбышев потолок, поливая его прямо из ведра, в котором разводил краску.

За исключением «художественных выступлений» Куйбышева, жизнь в комендатуре тянулась, словно тягучий клей со стенок стеклянной банки. Начальник комендатуры, подполковник Жердь, благодаря ошибкам кадрового управления и умению угодить любым проверяющим, сумевший дослужить за пять лет от прапорщика до подполковника, не напрягал находящихся в этом бетонном мешке совещаниями и вообще не обременял всех появлением своей персоны. Он был всегда занят распределением матсредств. И именно по этой причине часто бывал в местных администрациях, которые помогали все распределять.

Бумаги, отчеты — уже через неделю Михайленко казалось, что он тут вечность и не за горами пенсия. Километры отчетов, пакеты с новыми паролями, доносы из частей — этот ворох бумаг почти похоронил под собой старшего лейтенанта. И, возможно, через лет десять полковник Михайленко, с атрофированными мозгами и стертыми от ручки по локоть руками, был бы возвращен в центральное управление в Москву, на почетную должность начальника кадрового отдела или делопроизводства… Но спас случай…

День начался с известия о «стоп-колесах». Все передвижения в районе колонн были прекращены. Причиной тому могла стать либо артиллерийская обработка местности, либо приезд большого начальства, которое не любило суеты и любило, чтобы все оставались на конкретных местах, которые можно было бы отследить по карте.

— Куйбышев, ну бли-ин, — застонал старлей, глядя на «АК» младшего сержанта.

На днях в комендатуру должна приехать плановая проверка во главе с начальником службы артвооружения по временной группировке. На всякий случай, Максим заставил младшего сержанта почистить свой автомат.

— Смотри, с платком проверять буду. Хоть немного ржавчины или нагара! Хоть одно темное пятнышко на платке! — сказал он накануне подчиненному. «Последнее было лишним. Точно лишним», — думал он теперь, рассматривая ствол, напрочь вычищенный от черной краски и блестящий белым металлическим цветом.

— Вот скажи мне, Куйбышев, — голос старлея хрипел, и он никак не мог протолкнуть застрявший от негодования комок в горле, — скажи мне, чудовище, ну как можно быть таким, а? Был бы бог, он бы тебя наказал, уж не знаю как…

Едва Михайленко произнес это, как стена за его спиной треснула, а потом разлетелась на куски, и умывальник, сорвавшись с места, врезался чугунной каймой в лобовую кость Куйбышева.

Старший лейтенант огляделся по сторонам.

— Так что, есть бог?

В этот момент рядом грохнула вторая стенка, оголив с одной стороны почти всю комендатуру. Максим не удержался на ногах.

«Что это? Нет, не фугас, не «РПГ», — судорожно думал Михайленко, — не машина с тротилом».

Он все еще не мог подняться, когда последовал очередной разрыв. И тут до него дошло: гаубица. Но откуда у боевиков артиллерийское вооружение?

Где-то снова грохнуло, все вокруг затряслось, и сверху посыпалась земля. Максим огляделся. Вокруг, прижавшись к стенам, сидел весь личный состав комендатуры. Благо подвальное помещение было больше самого здания, а до войны оно как раз и оборудовалось под бомбоубежище.

— Кто по нам бьет-то? — кинул вопрос в сумерки подвала Михайленко.

— Свои. Артдивизион сорок шестой бригады. Они лупят, — ответил из угла командир разведроты комендатуры капитан Самохин, один из немногих толковых офицеров в комендатуре.

— Связаться бы с ними, да нет связи, — обреченно сказал подполковник Жердь. — Радиостанции не пашут.

Разрывы вверху прекратились. В наступившей тишине все, от солдат до коменданта, подняли в ожидании новых взрывов головы вверх.

— Кажется, все?! — робко сказал майор медслужбы Павел Глинник, сидевший почему-то на корточках в центре подвала.

— Неа-а, — замотал головой Самохин. — Я знаю, как обрабатывают маршруты движения и отдельные районы. Это только начало.

В подтверждение его слов вверху загрохотало с новой силой.

— Товарищ капитан, — вдруг проговорил почти вползший из дальнего коридора в подвал боец-разведчик, — там чехи.

— Где? — вскрикнул Самохин.

— У третьего перекрытия стену разбило. А там сообщающийся подвал. Их там человек двадцать. Говорят, что свои.