Контрразведчик Ивана Грозного

Федор не торопясь подошел к новому гостю, который был одет в одежду простого небогатого московского ремесленника, и спросил:

– Так что изволит мил человек? Ночевать али есть чаво?

– Мне есть надо покусать! – спотыкаясь через каждое слово, негромко ответил странный московит.

– Ну, покусать так покусать! – усмехнулся Федор и крикнул половому. – Подь сюды! И спроси у этого бусурманина, кого он тут у нас покусать хочет?!

Николай расположился в своей старой комнате, в которой некоторое время жил после прибытия в средневековую Москву. Плюхнулся прямо в одежде на топчан и даже на короткое время какая-то ностальгия овладела им. «Всего год с небольшим, как здесь, а гляди-ка – воспоминания в голову полезли! Так, а сколько ждать-то придется, пока эти господа басурманы назначат день собрания своего тайного сообщества иноземцев? Тоже мне – масоны нашлись!» – усмехнулся Николай и сел писать Андрею Яковлевичу записку, а затем отправил ее с Ванюшкой. Михаила было посылать нельзя. Иноземные «топтупы» сразу увяжутся за ним, а мальчонка особых подозрений у них вызывать не должен. Мало ли куда хозяин таверны его может отправить. С главой Посольского приказа у Николая уже были заранее обговорены средства связи, и мальчика беспрепятственно пропустили к нему. Андрей Яковлевич написал в ответной записке лишь одно слово: «Завтра». Николай попросил Ванюшу раздобыть ему бумагу и пишущие принадлежности и незаметно принести к нему в комнату. Теперь Николай со спокойным сердцем мог начинать осуществлять задуманное. Он рисовал карты Москвы и… Пскова. По памяти, вспоминая то время, когда там находился по служебной необходимости и по последним поездкам в Псков по пушечным делам.

А на следующий день Николай в сопровождении Михаила, который играл роль слуги «французского гостя», отправился прямиком в Кремль. Когда Николай садился в карету, то заметил крутившегося у ворот человека аптекаря. Того самого, который проверял, действительно ли Николай устроился в «Трех карасях» и как к нему отнеслись прислуга и хозяин. Поэтому приказал ехать неспешно, чтобы иноземный «топтун» мог пешком поспевать за ними. Николай еще для надежности часто останавливался, вылезал из кареты, внимательно разглядывал все более-менее серьезные каменные сооружения центра Москвы. Для порядка ахал-охал, делал пометки на листе бумаги да усердно чертил план местности. Иноземный соглядатай даже пару раз не выдерживал и, будто бы ненароком, проходил совсем рядом, чтобы заглянуть в бумаги Николая, а тот и не прятал их от него. Наоборот, даже просил «слугу» подержать их у всех на виду, громко объясняя ему, что это необходимо для того, чтобы чернила хорошо просохли. Иноземному соглядатаю, таким образом, удалось увидел карту центра Москвы с отмеченными на ней значимыми постройками. Наконец, закончив работу, Николай громко крикнул кучеру, так чтобы иноземный «топтун» снова мог услышать фразу: «В Кремль!» Карета вновь неторопливо покатила по улицам Москвы к резиденции царя. Когда подъехали к кремлевским воротам, Николай вылез из кареты и прошел на двор. Его там встречал Андрей Яковлевич. Они встали недалеко от прохода и громко заговорили по-английски. Немецкий «топтун» снова крутился рядом и внимательно прислушивался к их словам, но по его лицу было видно, что ему очень сложно. Он не понимал, о чем говорит этот московский боярин с «французом». Но когда он в их речи несколько раз уловил слово «king» и увидел, что его подопечные стали подыматься по лестнице, которая вела в резиденцию царя, то тут же поспешно побежал прочь. А Николай и Андрей Яковлевич уже через пять минут спустились вниз, во двор.

– По-моему, наш «хитрый топтун» уже побежал в Немецкую слободу докладывать о тебе! – усмехнулся глава Посольского приказа.

– Похоже на то, – ответил Николай, исподтишка осмотревшись по сторонам, но больше ничего подозрительного не заметил.

– Вот и славненько! Так что, думаю, что завтра, в крайнем случае, послезавтра, хозяева аптекаря примут по тебе окончательное решение.

– Скорей бы уж! А то надоело уже каракули на бумаги выводить! – вздохнул Николай и продолжил: – Алексею Никифоровичу и Марфе при встрече от меня нижайший поклон передавай!

– Я был у них, вчера как раз Евдокию Порфирьевну похоронили. Марфа в тот же день вечером слегла. Толком не ест, разговаривать ни с кем не хочет. Алексей Никифорович от дочери ни на шаг не отходит, осунулся, сгорбился. Бросил даже на службу ходить. Как-то постарел он за эти дни, – ответил Андрей Яковлевич и тяжело вздохнул. – Скорее бы у тебя все разрешилось. В дом вернешься. Глядишь, и Марфа придет в себя, а там и Алексей Никифорович вновь воспрянул бы духом.

Николай только сжал кулаки и скрипнул зубами. Не может он сейчас все бросить и бежать к Марфе, хотя ему этого очень хотелось. Вначале дело, и лишь потом можно себе позволить немного эмоций и личные чувства. На этом друзья и расстались.