Контрреволюция

Оторванные от родины, они за границей не дали новых выдающихся произведений. Статьи первых двух встречались в зарубежных журналах, Куприн ничего не писал. Я встретил его однажды на скачках. Он любил конный спорт и в былые времена часто посещал бега и скачки. Он даже вспомнил, как в Петербурге, в Коломягах, он взял большую выдачу в тотализаторе, когда я неожиданно выиграл одну скачку. Он охотно вспоминал о жизни в России и болезненно переживал свое добровольное изгнание. Он тогда же высказал свое горячее желание вернуться на родину и впоследствии осуществил его.

Аверченко и Тэффи продолжали писать свои юмористические рассказы, верно и ярко отмечая комичные стороны эмигрантского быта, но в их смехе часто уже слышались слезы.

Наживин, в прошлом кичившийся своим крестьянским происхождением и народническими убеждениями, одно время сильно поправел. Он посетил меня однажды в Отделе пропаганды в Ростове, но, по-видимому, остался мною недоволен. По крайней мере, в одной из своих статей о Гражданской войне на Юге России он с большим осуждением писал о том, как я, якобы глумясь, рассказывал о церемониях на коронации Николая Второго в Москве. Года через три я встретил его в Спа[335] в залах рулетки. Мы разговорились, он рассказывал о монархическом съезде, с которого только что вернулся и который высмеивал. Я выразил по этому поводу свое удивление и напомнил ему его статью, где он так строго осуждал меня за непочтительное отношение к коронационным церемониям и осуждал несправедливо, потому что глумление над традициями, хотя бы и устаревшими, мне, вообще говоря, несвойственно.

«Ах, так вы не глумились, – сказал Наживин, – это очень жаль, ведь неправ-то был я, осуждая вас… глумиться над такой ерундой нужно».

Тогда я еще не знал о способности Наживина прыгать от одних убеждений и взглядов к другим и обратно. Вскоре мне пришлось убедиться в том, что такие скачки свойственны ему и в вопросах писательской этики.

В Спа мы завтракали втроем с эмигрантом князем Оболенским[336]. Оболенский шутя стал уговаривать Наживина написать роман с изображением игры в рулетку, со всеми ужасными последствиями азарта, с изображением окровавленного трупа самоубийцы на обложке и предложить игорному обществу в Монте-Карло купить роман с правом его уничтожить, угрожая в противном случае продавать его не только в Монако, но и во всех железнодорожных киосках Европы. Наживин казался возмущенным.

«Какой нахал этот Оболенский, – говорил он мне, когда Оболенский отправился к рулеточному столу, – какая дерзость предлагать, даже в шутку, русскому писателю писать роман не для выпуска его в свет, а для уничтожения со спекулятивной целью».

Месяца через три-четыре я был очень удивлен появлением Наживина у меня на квартире в Париже.

«Борис Александрович, – с несколько возмущенным видом обратился ко мне Наживин, – я написал роман о рулетке и, видите ли, решил все же воспользоваться советом Оболенского… думаю предложить его в Монте-Карло… Только, видите ли, мне неудобно как-то ехать предлагать самому. Не согласились бы вы съездить в Монте-Карло и заключить там договор с правлением игорного дома? Я могу вам предложить определенный процент с вырученной суммы?»

Я от всей души расхохотался. Хоть я уже сталкивался с переменчивостью во взглядах Наживина, но в данном случае не ожидал таковой. От поездки в Монте-Карло я отказался и о дальнейшей участи романа о рулетке ничего не знаю.

Говорить нечего, что произведения такого рода не могли удовлетворить запросы широких кругов эмиграции. Между тем потребность в русской книге была такой явной и настойчивой, что в Париже и в Берлине возникли издательства, выпустившие в свет всех русских классиков.

Появились в эмиграции и новые писатели.

Наибольший успех имели произведения Алданова[337]. Он дал серию исторических повестей из времен первой французской революции и Наполеоновских войн. На фоне исторических событий за границей фигурируют русские люди. Русская революция дала автору материал для изображения настроений и разговоров того времени: критики отмечали это, Алданов отрекался. Во всяком случае, если он и использовал впечатления современности, то сделал это искусно. Все эти повести свидетельствуют о большой эрудиции автора и читаются с интересом.