Контрреволюция и бунт (ЛП)

Последний в значительной степени является языком угнетенных, и как таковой он имеет естественную склонность к протесту и отказу. На языке чернокожих, методично поддерживаемом чернокожими людьми сегодня, это укрепляет солидарность, сознание своей идентичности и своей подавленной или искаженной культурной традиции. И из-за этой функции он борется с обобщением. Другой формой языкового бунта является систематическое использование «непристойностей». Я подчеркивал ее предполагаемый политический потенциал; сегодня этот потенциал уже неэффективен. Обращенный к Истеблишменту, который вполне может позволить себе «непристойности», этот язык больше не отождествляет радикала с тем, кто ему не принадлежит. Более того, стандартизированная нецензурная лексика является репрессивной десублимацией: поверхностным (хотя и опосредованным) удовлетворением агрессивности. Это легко оборачивается против самой сексуальности. Вербализация генитальной и анальной сферы, ставшая ритуалом в речи левых радикалов («обязательное» использование «тр…ся», «дерьмо»), является унижением сексуальности. Если радикал говорит: «К черту Никсона», он связывает слово, обозначающее наивысшее генитальное удовлетворение, с высшим представителем деспотического истеблишмента и «дерьмо» для продуктов Врага берет верх над буржуазным неприятием анальной эротики. В этом (совершенно бессознательном) унижении сексуальности радикал, кажется, наказывает себя за недостаток власти; его язык теряет свое политическое влияние. И, служа символом идентичности (принадлежащим радикальным нонконформистам), этот языковой бунт портит политическую идентичность простой вербализацией мелкобуржуазных табу.