Контрреволюция и бунт (ЛП)

Произведение искусства сначала преобразует конкретное, индивидуальное содержание в универсальный социальный порядок, частью которого оно является, — но заканчивается ли трансформация в этом порядке? Ограничивается ли истина, «действительность» произведения искусства греческим городом-государством, буржуазным обществом и так далее? Очевидно, нет. Эстетическая теория сталкивается с извечным вопросом: какие качества делают греческую трагедию, средневековый эпос все еще актуальными сегодня — не только понятными, но и приятными сегодня? Ответ следует искать на двух уровнях «объективности»: (1) эстетическая трансформация раскрывает состояние человека в том виде, в каком оно относится ко всей истории (Маркс: предыстория) человечества, помимо любых конкретных условий, и (2) эстетическая форма отвечает определенным постоянным качествам человеческий интеллект, чувствительность и воображение — качества, которые традиция философской эстетики интерпретировала как идею красоты.

Благодаря этой трансформации конкретной исторической вселенной в произведении искусства — трансформации, которая возникает при представлении самого конкретного содержания, — искусство открывает установленную реальность для другого измерения: возможного освобождения. Конечно, это иллюзия, Шейн, но иллюзия, в которой проявляется другая реальность. И это происходит только в том случае, если искусство желает быть иллюзией: как нереальный мир, отличный от установленного. И именно в этом преображении искусство сохраняет и превосходит свой классовый характер. И выходит за его пределы, не в область простого вымысла и фантазии, а во вселенную конкретных возможностей.