Контрреволюция и бунт (ЛП)

Признаюсь, мне трудно определить специфический классовый характер буржуазного искусства. Безусловно, произведения буржуазного искусства являются товаром; возможно, они даже были созданы как товары для продажи на рынке. Но этот факт сам по себе не меняет их сути, их истины. «Правда» в искусстве относится не только к внутренней последовательности и логике произведения, но и к достоверности того, что оно говорит, его образов, звука, ритма. Они раскрывают и сообщают факты и возможности человеческого существования; они «видят» это существование в свете, сильно отличающемся от того в котором реальность предстает в обычном (и научном) языке и коммуникации. В этом смысле подлинное произведение действительно имеет значение, претендующее на всеобщую достоверность, объективность. В конце концов, существует такая вещь, как текст, структура, ритм произведения, которые существуют «объективно» и которые могут быть реконструированы и идентифицированы как существующие, идентичные в, через и вопреки любой конкретной интерпретации, восприятию, искажению. И эта объективность произведения, его всеобщая значимость не отменяется тем фактом, что те, кто его создал, вышли из буржуазных семей: путаница психологической и онтологической сфер. Конечно, онтологическая структура искусства исторична, но история — это история всех классов. Они живут в среде, которая одинакова в своих общих чертах (город, сельская местность, природа, времена года и так далее), и их борьба происходит в этой универсальной объективной среде.

Более того, искусство предполагает еще одну, более масштабную, так сказать, «негативную» тотальность: «трагическую» вселенную человеческого существования и постоянно возобновляющегося стремления к светскому искуплению — обещанию освобождения. Я предположил, что искусство призывает к этому обещанию и, благодаря этой функции, превосходит все конкретное классовое содержание, не устраняя его, однако. Очевидно, что в буржуазном искусстве есть такое особое классовое содержание: буржуа, его обстановка и его проблемы доминируют на сцене, как рыцарь, его обстановка и его проблемы в средневековом искусстве; но достаточно ли этого факта, чтобы определить истину, содержание и форму произведения искусства? Гегель раскрыл непрерывность субстанции, истину, которая соединяет современный роман и средневековый эпос: